Владимир Кара-Мурза* из тюрьмы: «Главное — не молчать и не бояться»

NT : Что Вы почувствовали, когда услышали приговор: «25 лет колонии строгого режима»?

Владимир Кара-Мурза: Вспомнил фразу из письма Артура к Джемме в романе «Овод»: «Свою долю работы я выполнил, а мой приговор — лишь свидетельство того, что она была выполнена добросовестно».

Я ожидал 24 года, адвокаты мне объяснили, что человеку, у которого есть несовершеннолетние дети (у меня их трое), не могут дать больше. Мне дали. Значит, оценили работу по высшему баллу. Все-таки мы тогда в точку попали с «Законом Магнитского». И два отравления были за него, и вот теперь сталинский «четвертак». Да ещё и судью назначили демонстративно — из «списка Магнитского». Забавно: они сами показывают, чего боятся. 

NT: Вы пишите: «Каждый историк хочет оказаться в том времени, которое он исследует» — в чем Вы видите совпадения нынешних, путинских репрессий с годами сталинского террора, когда в молотилку репрессий попал Ваш дед?

Все что я увидел за этот год на своем следствии и суде — уже из сталинской эпохи

Владимир Кара-Мурза: До последнего времени я видел параллели скорее с преследованиями диссидентов в 1960-1970-е годы — но сейчас очевидно, что те «вегетарианские» времена мы уже прошли. Все что я увидел за этот год на своем следствии и суде — уже из сталинской эпохи. Закрытость самого суда — на процессах диссидентов зал заполняли заранее подобранной массовкой, но туда могли пойти хотя бы близкие родственники. На мой суд не пустили никого. Поведение прокурора — Борис Георгиевич Локтионов мог бы без грима играть в фильмах о процессах Промпартии или Союзного бюро меньшевиков. 

Чего стоит его последняя фраза в обвинительной речи: «Перед вами враг, который должен быть наказан!» Ну и срок, конечно — 25 лет политическим в нашей стране давали только при Сталине, в конце сороковых — начале пятидесятых годов. Помните, латыш Кильдигс в «Одном дне Ивана Денисовича» сидел как раз «четвертной». Так что, конечно, не по масштабам (пока), но по сути выстроенная сегодня в России машина государственных репрессий — оттуда, из сталинских времен. Причем совпадения до мельчайших деталей. Пару лет назад я читал в ГАРФе следственное дело моего деда, историка и журналиста Алексея Сергеевича Кара-Мурзы, который был арестован в 1937 году по статье 58-10 (сидел в Таганской тюрьме, затем в Амурлаге и Бамлаге). В его обвинительном заключении 1937 года было написано, что он «высказывал враждебность к руководителям партии и правительства». 

В моем обвинительном заключении 2023 года: «употребил высказывания, содержащие негативную оценку и выражающие враждебное отношение к группе лиц, представляющих государственную власть, высшие органы управления в Российской Федерации, включая Президента Российской Федерации» (орфография оригинала). Если бы не видел своими глазами — сам бы не поверил.

Я глубоко и твердо убежден, что политик может оставаться политиком только находясь в своей стране. Это та редкая по нынешним временам область, где «удаленки» не бывает

NT: Вы оказались — в той или иной степени — в исследуемой Вами реальности политического террора. Вы сознательно пошли на этот шаг — на то, чтобы оказаться внутри путинской репрессивной машины? Почему я спрашиваю — потому что, как Вы знаете, Илья Яшин* в интервью Юрию Дудю*, да и в разговоре с автором в буквальном смысле слова накануне своего ареста говорил, что шанс, что его арестуют, очень высок, но уезжать из страны он не только не стал — после интервью с Дудем вернулся из Стамбула в Москву. Еще раньше Алексей Навальный в феврале 2021 года вернулся в Москву после отравления и чудесного исцеления, зная, что Путин его посадит. Вы считаете, такая жертвенность оправдана? И в развитие предыдущего вопроса: Вы приехали в Москву, когда уже был принят закон, вводящий  уголовную ответственность — трехлетний тюремный срок — за призыв к введению санкций против российских госчиновников. Этот закон мы между собой так и называли «имени Володи Кара-Мурзы», поскольку Вы много лет занимались Актом Магнитского. Вы осознанно рисковали или думали, что пронесет?

Владимир Кара-Мурза: Прежде всего по поводу «сознательного» попадания в тюрьму. Этот вопрос часто задают и мне, и — знаю — Алексею (Навальному**), Илье (Яшину*), другим политзаключенным. Сама постановка вопроса, как мне кажется, неверная — и даже опасная. Она как бы перекладывает ответственность с тех, кто сажает невиновных за политические взгляды, на самих этих людей: мол, это они сами, «сознательно» идут в тюрьму.
Сознательно идут в тюрьму те, кто совершает преступления. Все что делали Алексей, Илья, я и другие — это открыто высказывали свою позицию. Эти разговоры не новые — еще в советское время в отношении диссидентов возник термин «самосажание». Анатолий Якобсон, который тоже считал этот термин вредным, ответил на него в своем знаменитом письме по поводу демонстрации августа 1968 года, напомнив, что вопрос этот — не практический, а нравственный. «Исходите из того, что правда нужна ради правды, а не для чего-либо еще; что достоинство человека не позволяет ему мириться со злом, если даже он бессилен это зло предотвратить».

Я глубоко и твердо убежден, что политик может оставаться политиком только находясь в своей стране. Журналисты, писатели, правозащитники, деятели культуры — могут (и должны) говорить откуда угодно. Политик — не может. Это та редкая по нынешним временам область, где «удаленки» не бывает. И здесь (как и в том, о чем писал Якобсон) вопрос прежде всего не в практической плоскости, а в этике и ответственности. Публичный политик должен разделять риски со своими согражданами. Невозможно призывать людей к борьбе с авторитарным режимом, самому находясь в безопасном далеке. По крайней мере я бы не считал, что имею на это моральное право. Поэтому для меня вопрос отъезда насовсем не стоял никогда — я вернулся в Москву после реабилитации после обоих отравлений в 2015 и 2017 годах (хотя уже тогда, до всяких расследований Bellingcat*** было очевидно, что они организованы государством и что это месть за «Закон Магнитского»), и никуда не уехал после начала войны в Украине. В марте 2022 года съездил на 16-летие к старшей дочери (моя семья находится за рубежом — причину, наверное, объяснять не нужно), повидался с друзьями и соратниками в разных странах, выступил на слушаниях в Конгрессе США о цензуре в российских СМИ (это теперь один из эпизодов моего обвинения в «государственной измене») и на слушаниях в ПАСЕ о политзаключенных в России — и оттуда, из Парижа, вернулся в Москву. После 24 февраля 2022 года это стало уже совсем делом принципа. 

Отвлекусь на короткую историю. В 2007 году инициативная группа оппозиции, которую я координировал, выдвинула кандидатом в президенты Владимира Буковского — чисто нравственный, гражданский жест в ответ на операцию «преемник». На одном из митингов — это было на Маяковке, там же, где в свое время зародилось диссидентское движение — Буковского спросили: «Зачем вы сюда вернулись? Неужели надеетесь что-то изменить?» Никогда не забуду его ответ: «Я вернулся, потому что люди опять начинают бояться. А когда начинают бояться, нужно прийти, встать рядом, и сказать: «Вот он я. Я — не боюсь».

NT: Вас задержали во дворе собственного дома 11 апреля. Для Вас это было неожиданностью? Вы видели за собой слежку? Если да, то почему не попытались исчезнуть? Говорят, у Вас был билет на следующий день в США. Почему Вы тянули с отъездом?

Владимир Кара-Мурза: Классики (Солженицын, Буковский) писали, что сколько ни ждут ареста, он всегда приходит неожиданно. Я возвращался домой от Бориса Жутовского — замечательного художника, очень светлого человека и давнего друга нашей семьи; был у него в мастерской на Тверских-Ямских. Он был последним человеком, которого я видел на свободе. 

Слежку за своей машиной я заметил еще на Бульварном кольце (я живу в Замоскворечье), но значения не придал — за последние годы уже привык к непрошенным спутникам (и в машинах сопровождения, и пешком, если еду на метро; и за соседними столиками в кафе). Перед моим подъездом стоял серебристый микроавтобус без опознавательных знаков и с затемненными стеклами, но я на него  не обратил особого внимания. И только когда заезжал через арку к себе во двор, парковаться, увидел в зеркале заднего вида, как из микроавтобуса выскочили пять или шесть человек в черной форме и черных масках и побежали за моей машиной. Я сразу все понял, конечно. Успел запарковаться и написать своему адвокату и товарищу Вадиму Прохорову: «Меня взяли». 
Черные маски подбежали, их старший рванул мою дверь: «Владимир Владимирович, пройдемте с нами». Дальше вы все знаете. 

Билет в США у меня действительно был на середину недели — я собирался к семье на Пасху, мы всегда в эту ночь вместе ходим на церковную службу, потом собираемся за семейным столом. Мой любимый праздник, но в конце апреля я вернулся бы (в Москву) в любом случае. Причины мы с вами уже обсудили. Не арестовали бы 11 апреля — значит взяли бы парой недель позже. 

Сижу в так называемом малом спецблоке — это «тюрьма в тюрьме». Здесь сидят воры в законе, убийцы, вымогатели и — я

NT: Вы уже больше года в тюрьме. Алексей Навальный часто повторяет: «Всюду жизнь. И в тюрьме тоже», но ему создали адские условия содержания. Илья Яшин в своих заметках из тюрьмы пишет, что тюремщики относятся к нему вполне доброжелательно. А как у Вас?

Владимир Кара-Мурза: У администрации СИЗО я, конечно, на «особом» счету. Сижу в так называемом малом спецблоке — это «тюрьма в тюрьме», самый изолированный коридор. Его еще называют «воровским продолом». Здесь сидят воры в законе, убийцы, вымогатели и — я.

Наш коридор запирается двумя отдельными металлическими дверями, на двери самой камеры — три замка, по коридорам и лестницам меня водят по трое надзирателей.

«Самим не смешно?» — спрашиваю их. — «У нас инструкция, вы особо опасный».

Впрочем, в чем-то они правы — для любой авторитарной власти опаснее всего люди, которые говорят правду. 

Многие сотрудники — и надзиратели в тюрьме, и конвоиры в воронках и судах — относятся не просто доброжелательно, но и с явной поддержкой. Показывают это по-разному: кто-то предлагает застегнуть наручники спереди, хотя по правилам полагается за спиной (спереди гораздо менее неудобно), кто-то приносит внеурочный кипяток для чая, кто-то как бы случайно обронит несколько слов. А один довольно большой начальник, командовавший «шмоном» на нашем этаже, недавно попросил автограф — украдкой, чтобы никто не видел. Ну а то, что уголовники к политическим относятся уважительно — это еще Буковский, Щаранский, Подрабинек и другие советские диссиденты описывали в своих мемуарах. В этом смысле ничего не изменилось.

Так что Алексей совершенно прав — всюду жизнь. Самое тяжелое для меня в тюрьме (не скажу ничего удивительного) — запрет на общение с семьей. Голосов своей жены и детей я не слышал уже больше года: звонки мне запрещал сначала Следственный комитет, а теперь Московский городской суд. Опять же, вряд ли стоит удивляться — но все же яркий штришок к портрету власти, так любящей рассказывать о «защите семейных ценностей».

NT: Вторая часть моих вопросов связана с ошибками оппозиции. Гарри Каспаров* в недавнем большом интервью сказал, что все что делала оппозиция в России после Болотных протестов, только легитимизировало режим. Ваша оценка такого высказывания?

Владимир Кара-Мурза: Если есть какая-то положительная сторона пребывания в тюрьме и в изоляции — это отсутствие необходимости участвовать во всевозможных интернет-ссорах (здесь должно быть менее вежливое слово, тоже на «с») внутри нашей оппозиции. Впрочем, я и раньше старался в них не участвовать. Но уходить от вашего вопроса не буду.

Я могу назвать несколько очень серьезных вещей, которые сделала российская оппозиция после Болотных протестов и которые имели колоссальное значение — как в нравственном, так и в практическом смысле. 
Победа Бориса Немцова на выборах в Ярославле в 2013 году — первая (и до сегодняшнего дня единственная) победа лидера несистемной оппозиции на выборах такого уровня, вопреки всему. В том же году рекордные для нашей оппозиции 27% Алексея Навального на выборах в Москве, показавшие, что у протестного движения есть серьезная общественная поддержка. Никогда не забуду день 21 сентября 2014 года — марш против войны с Украиной; последний марш Бориса Немцова. Никогда не забуду десятки тысяч светлых и смелых людей, заполнивших обе стороны Бульварного кольца (мы шли от Пушкинской до проспекта Сахарова, и когда головная колонна дошла до конца марша, нам позвонили с Пушкинской и сказали, что люди еще стоят в очередях к металлоискателям) — и это на пике телевизионной истерики про «возвращение» Крыма, борьбу с бандеровцами и прочее. Десятки тысяч вышли в центр Москвы под лозунгом «Украине — мир, России — свободу», показав всю пустоту пропагандистских рассказов о «всенародной поддержке». Как это легитимизировало режим? Могу вспомнить еще муниципальные выборы 2017 года, когда демократическая оппозиция показала себя — даже официально — второй политической силой в Москве после «Единой России», протесты лета 2019 года против недопущения оппозиции на выборы в Мосгордуму и зимы 2021-го против ареста Алексея Навального, прокатившиеся от Калининграда до Хабаровска. 

Ну и конечно протесты против войны в Украине после 24 февраля 2022 года. В августе 1968 года честь всей нашей страны спасли семь человек, вышедшие на Красную площадь. А с февраля 2022-го в России, по данным «ОВД-Инфо», за антивоенные акции было задержано около 20 тысяч человек. Я горжусь тем, что в нашей стране столько людей, которые не испугались публично выступить против этой войны. И не испугались это делать, находясь в России.

В какой-то степени разногласия среди демократов неизбежны — мы по определению люди самостоятельные и свободомыслящие. Это фашисты маршируют строем

NT: Ваш наставник, коллега и друг Борис Немцов потратил много усилий на объединение демократической оппозиции. И каждый раз это заканчивалось провалом. Гарри Каспаров пытался объединить всех со всеми в некой Национальной Ассамблее. И это тоже закончилось нулевым результатом. Почему даже демократическая оппозиция отказалась от единого фронта?

Владимир Кара-Мурза: Здесь два разных ответа на два разных вопроса. Отсутствие единства в демократической оппозиции — больная тема, в том числе и для меня лично. Горжусь, что в свое время был единым кандидатом в депутаты Государственной думы от СПС и «Яблока» (на выборах 2003 года в Чертановском районе Москвы), так что хотя бы на локальном уровне что-то удавалось. Более масштабные примеры — коалиция СПС и «Яблока» на выборах в Петербурге в 2002 году и в Москве в 2005-м. И результат был соответствующий. 

Как историка меня всегда учили, что не бывает сослагательного наклонения, но я убежден, что если бы в переломном для нашей страны 2003 году (закрытие ТВС, арест Михаила Ходорковского*, выборы, которые сделали парламент «не местом для дискуссий») нам удалось договориться и создать единый демократический блок СПС и «Яблока» (тогда блоки еще были возможны), который безусловно прошел бы в парламент, скатывание нашей страны в авторитаризм можно было бы как минимум затормозить. И Немцов тогда для этого сделал все возможное — знаю как участник событий. Он вообще был одним из немногих лидеров оппозиции — и политиков в России — кто умел находить общий язык с самыми разными людьми, усаживать всех за один стол. Этого сегодня очень не хватает. 

Наверное в какой-то степени разногласия среди демократов неизбежны — мы по определению люди самостоятельные и свободомыслящие. Это фашисты маршируют строем. Но мне кажется, что можно было бы эти разногласия оставить в стороне хотя бы на время ради общей цели.

Впрочем, не знаю, насколько сегодня вообще актуальна тема «объединения оппозиции», когда мы все или в тюрьме, или за границей. Из активной политической оппозиции, настоящей, а не бутафорской (а водораздел между ними один — отношение к войне в Украине) в стране сегодня осталось только «Яблоко». Они последние, кто несмотря ни на что продолжает в России говорить, что дважды два — это все-таки четыре. И это дорогого стоит.
Теперь по поводу объединения «всех со всеми». Это совсем другая тема — и, на мой взгляд, крайне вредная. Те, с кем демократов пытались убедить объединиться в начале и середине нулевых, сегодня в первых рядах апологетов и участников путинской агрессии против Украины. В чем может быть база объединения с этими людьми? Я глубоко убежден, что политика имеет смысл только тогда, когда она основана на ценностях. Именно поэтому я выступал и выступаю против так называемого «умного голосования», когда из политики выхолащиваются содержание и смысл. Для меня нравственно неприемлемо из каких бы то ни было тактических соображений голосовать за тех, кто, например, оправдывает сталинский террор. Впрочем, и этот спор тоже устарел после февраля 2022 года: все депутаты Государственной думы, поддержанные так называемым «умным голосованием» как якобы альтернатива власти, дружно проголосовали за войну с Украиной. 

«Это будет охота на ведьм», — говорили им. — «Тогда ведьмы вернутся и начнут охотиться на нас», — отвечал Буковский

NT: История борьбы де-факто колоний СССР, так называемых стран народной демократии, показывает, что именно Народные фронты оказались наиболее успешными формами сопротивления, которые в конечном итоге обвалили коммунистические режимы. Почему в России этого не получилось?

Владимир Кара-Мурза: Вы употребили очень правильный термин — «колонии». Есть существенная разница между демократическими движениями в колониях, где они по определению носят еще и национально-освободительный характер, и в метрополии, где они такого характера иметь — тоже по определению — не могут. Поэтому не знаю, насколько в России в принципе может возникнуть Народный фронт, как, например, в Латвии. Но в нашем контексте движения «Демократическая Россия» образца 1990-1991 года была близким аналогом Народного фронта — в нее ведь на пике входили люди самых разных взглядов, от либералов и социал-демократов до умеренных националистов и даже монархистов; все, кто требовал ухода коммунистического режима. И замечу, эта цель в 1991 году была достигнута. Другое дело, что дальше новые демократические власти совершили непоправимую ошибку — не открыли архивы, не распустили КГБ и прочие репрессивные структуры. Не осудили на государственном уровне преступления прежнего режима и не привлекли к ответственности тех, кто эти преступления совершал. Вы все это прекрасно помните изнутри, как эксперт парламентской комиссии по расследованию ГКЧП, быстро свернутой Хасбулатовым. Да и Ельцин, сказать честно, был категорически против люстраций, которых требовали Галина Старовойтова, Владимир Буковский и другие наиболее дальновидные из лидеров демократического движения. 

«Это будет охота на ведьм», — говорили им. — «Тогда ведьмы вернутся и начнут охотиться на нас», — отвечал Буковский.

И оказался прав. Если зло не осмыслено, не осуждено и не наказано, оно обязательно возвращается — в этом главный урок 90-х для России. Нельзя повторить эту ошибку на следующем историческом повороте. 

NT: Ваш рецепт преодоления междоусобицы в среде оппозиции?

Владимир Кара-Мурза: Помню, в середине 90-х в программе «Куклы» на НТВ была такая серия: Гайдар и Явлинский в лагерных бушлатах пилят двуручной пилой бревно, и Гайдар говорит: «Ну вот мы с вами и объединились, Григорий Алексеевич». Можно сказать, что этот сценарий уже реализовался. Если серьезно, мне кажется самое важное — уметь слушать и слышать собеседника, с уважением относиться к другим точкам зрения, не переходить на оскорбления и выяснение отношений, а наоборот, искать возможные точки для диалога. Это то, что так хорошо умел Немцов. Это уже будет половиной пути к налаживанию взаимодействия внутри оппозиции.

NT: Ну и последний вопрос. Почему Россия не Украина?

Владимир Кара-Мурза: Потому же, почему Россия — не Бельгия, не Швеция и, например, не Китай. У каждой страны свой исторический контекст, свой культурный код, свой набор ценностей, традиций, положительных и отрицательных черт (а у любой страны есть и те, и другие). Но я категорически отвергаю модный в определенных кругах «аргумент» о том, что Россия в принципе не способна к демократии и может жить только при авторитаризме. Рейган в своей Вестминстерской речи назвал подобные утверждения «культурным высокомерием — или хуже» (то есть расизмом). Нет стран и народов, в принципе не способных к демократии. Те, кто говорит о неизбежности «сильной руки» в России, пытаются оправдать или эту «руку», или собственное бездействие. Да, в России есть и наследие Орды, и византийство, и привычка к централизованной власти. Но у нас же есть и наследие ганзейских городов Новгорода и Пскова, и традиции вечевой демократии и земских соборов. Начиная как минимум со второй половины 18 века, с эпохи Просвещения, Россия была полностью интегрирована в политическое и культурное пространство Европы; со второй половины 19 века у нас уже были суды присяжных, выборное местное самоуправление и относительная свобода печати. Именно российский парламент одним из первых в Европе (в 1906 году) принял законы об отмене смертной казни, а всеобщее избирательное право у нас ввели раньше, чем в Великобритании, Франции и США. Так что и в смысле собственных демократических традиций нам есть на что ссылаться. Но главное — как бы ни было темно и трудно, в России всегда находятся люди, готовые громко сказать правду. Иногда это семь человек, как в августе 1968 года. Иногда, как сегодня, тысячи. Часто напоминаю своим западным друзьям, что главная правозащитная премия Европы (премия Сахарова за свободу мысли, которую ежегодно присуждает Европарламент) носит имя российского гражданина. И это не случайно.

В мире немало стран, которые успешно прошли путь от тоталитарных и авторитарных режимов к развитой либеральной демократии. И Германия после 1945-го, и страны Латинской Америки после военных диктатур, и ЮАР после апартеида, и Центральная Европа после падения коммунизма. И мы тоже пройдем — я в этом не сомневаюсь. Главное — не молчать и не бояться. 

Фото: SOTA, Дарья Корнилова, ТАСС, Мосгорсуд.

*Евгению Альбац, Владимира Кара-Мурзу, Илью Яшина, Юрия Дудя, «ОВД-Инфо» Минюст считает «иноагентами».
**Алексея Навального российские власти считают «террористом», «экстремистом», «иноагентом».
***Bellingcat в России считают «нежелательной» организацией.