Нефтянка, сэр!

Виктор ХРИСТЕНКО, министр промышленности и торговли РФ, в 1999–2000 гг.— первый заместитель председателя правительства, в 2000–2004 гг. — заместитель председателя правительства, курировавший ТЭК: Построение интегрированных структур по технологическому принципу является наиболее оправданной и осмысленной практикой построения холдингов. Если говорить о периоде 1998–2004 гг., основное внимание правительства к вертикально-интегрированным структурам было приковано с точки зрения фискальной проблематики. В эти годы в значительной степени было сформировано законодательство в отношении контроля деятельности вертикально-интегрированных структур, и в первую очередь с точки зрения налого­обложения.

Михаил Касьянов, политик, в 2000–2004 гг. — премьер-министр РФ: Вертикальная интеграция нефтяных компаний в РФ оправданна. От искусственного их разделения не выиграют ни сами компании, ни государство с налоговой точки зрения. При этом буквально все нефтяные компании использовали так называемые внутренние офшоры — зоны льготного налогообложения внутри Российской Федерации, которые существовали до конца 2003 года. Прежде всего речь идет о так называемых закрытых административно-территориальных образованиях (ЗАТО) и некоторых регионах РФ, законодательно получивших право снижать налоги для нефтяных или любых других зарегистрированных там компаний, направляя полученные средства, не уплаченные в федеральный бюджет, на свое развитие, инвестиционные проекты. В те годы это была вполне законная система. Нашему правительству потребовалось три года для того, чтобы убедить Государственную думу принять законы, отменяющие право регионов применять льготное налогообложение. В 2003 году все внутренние офшоры были закрыты.

  

Борис Немцов, заместитель председателя правительства России в 1997–1998 гг., с 24 апреля 1997 г. по 20 ноября 1997 г. — министр топлива и энергетики России: Мы в правительстве (1997–1998) боролись с офшорами, пытались их прикрыть. Местные власти, напротив, боролись за налогоплательщиков, поэтому был конфликт. Но потом мы кое-что прикрыли, например, ужесточили правила открытия компаний в ЗАТО. Впрочем, делали мы это с переменным успехом: лобби со стороны местных властей было довольно сильное. И нефтяное лобби в ту пору давило на правительство, но мы все равно заставляли их платить налоги, когда нам надо было повышать их собираемость.
Евгений Ясин, научный руководитель Высшей школы экономики, в 1994–1997 гг. — министр экономики РФ: В те годы для оптимизации налогообложения практически все нефтяные компании регистрировались в ЗАТО. ЗАТО создавались в районах моногородов, где размещались оборонные предприятия. Поскольку правительство тогда не могло давать им деньги, а они своих доходов не имели, то появление нефтетрейдеров, которые хоть что-то платили в местный бюджет, для них было выходом из положения. ЮКОС, в частности, использовал ЗАТО «Снежное», «Лесное», а всего их было довольно много. Активы выводились и во внешние офшоры: переводы делались так, чтобы расчеты по внутренним операциям производить за границей. Связано это было и с оптимизацией налогов, но в большей степени — с опасениями в наездах государства: старались деньги держать подальше от родных осин. Так работал не только ЮКОС — весь бизнес, и по-моему, до сих пор так работает.
Никита Кричевский, научный руководитель Института национальной стратегии: ЗАТО в те годы было довольно много. Исторически внутренними офшорами были Калмыкия и Байконур. Там можно было зарегистрировать хоть 100 тыс. компаний. И никто ничего не нарушал, компании уходили от налогообложения, но делали это в рамках закона: они не воровали деньги, не утаивали налоги. Сегодня у нас вся промышленность во внешних офшорах — и никто никого за это не наказывает.
Мария Орлова, заместитель руководителя энергетического департамента Института энергетики и финансов: Схем оптимизации налогов в нефтяном секторе множество: офшоры, черные зарплаты, неполный учет добываемой нефти на точке сбора, нефть, отправляемая на НПЗ для переработки, но уходящая с НПЗ дальше на экспорт, уже минуя систему «Транснефти» и, соответственно, зачастую минуя таможенные платежи на точках: например, вы можете вывезти нефть в цистернах под видом нефтепродуктов.  

Виктор Христенко перед началом допроса  в Хамовническом суде...

Цены внутренние и внешние

ХОДОРКОВСКИЙ: Прокуратура упрекает меня в том, что внутрикорпоративные цены, по которым право собственности на нефть передавалось от добывающих предприятий компании ЮКОС в регионах («Самаранефтегаз», «Юганскнефтегаз» и «Томскнефть») добычи самому ЮКОСу, были ниже цен на нефть сорта Urals в Роттердаме и в средиземноморских портах. Прошу вас пояснить, какие затраты несла вертикально-интегрированная нефтяная компания на участке от региона добычи до порта Средиземноморья?

ПРОКУРОР ВАЛЕРИЙ ЛАХТИН: Может быть, Ходорковский перестанет задавать вопросы по ценообразованию?

ХРИСТЕНКО: Внутрироссийская цена отличается от цены Роттердама на величину экспортной пошлины и на логистические затраты. Собственно, экспортная пошлина для того и вводится, чтобы выровнять условия внутреннего рынка и внешнего. Можно сказать с уверенностью, что добывающие подразделения компаний на выходе не могут иметь цену, равную цене нефти в Роттердаме.
Что касается внутреннего ценообразования ВИНК, то их трансфертные цены (по которым нефть передается от одних подразделений компании другим) не являются ничем экзотическим, ни тем более незаконным. Вопрос в том, чтобы трансфертное цено­образование внутри компании не ущемляло интересы как минимум трех структур: федерального бюджета РФ, региональных бюджетов и собственно акционеров.

Герман ГРЕФ, председатель правления Сбербанка, в 1998–1999 гг. — первый зампред Мингосимущества, в 2000–2007 гг. — министр экономического развития и торговли РФ: ЮКОС законно покупал у своих добывающих компаний нефть по ценам, которые были ниже, чем на европейских биржах. Ситуация, что цена в регионе производителя была существенно ниже, чем в Роттердаме, была мне известна — это естественно, иначе и быть не может. Ценовая разница обуславливалась целым рядом факторов, в том числе экспортным налогообложением и тарифами «Транснефти». Если бы «Роснефть», в совет директоров которой я в те годы входил, покупала продукцию по ценам выше европейских, то она бы обанкротилась.

… и по его окончании

Владимир Милов, политик, в 2002 г. — заместитель министра энергетики РФ (цитируется из интервью The New Times № 4, март 2007 г.): Неверно сравнивать отпускные цены нефти «на скважине» с ценами продажи нефти в европейских импортных терминалах (Роттердам, Средиземноморье). Для того чтобы получить корректное сопоставление уровня цен, нужно вычесть из цен покупки нефти в европейских импортных терминалах расходы на транспортировку нефти от скважины до порта (грубо — $22–25 за тонну), перевалку в порту ($2–3 за тонну), страхование и фрахт танкеров ($5–6). Это не «похищенные» средства, а необходимые затраты, от которых нефтедобывающие подразделения ЮКОСа были освобождены и которые материнская компания приняла на себя.

Егор Гайдар, до кончины в декабре 2009 года — директор Института экономики переходного периода (цитируется по его статье The New Times № 4, март 2007 г. ): По оценкам Минэнерго России, в 1999 году более 90% продаваемой российскими компаниями нефти реализовывалось по трансфертным ценам. Практика применения трансфертных цен* * Трансфертная цена — это цена, которая устанавливается внутри корпорации для расчетов между дочерними предприятиями, которые нередко находятся в разных странах. Эта цена почти всегда отклоняется от рыночной в ту или иную сторону, за счет чего нефтяным компаниям удается оптимизировать распределение прибыли между различными своими предприятиями. Эти схемы позволяли и оптимизировать налоги. 1 января 2002 года была введена новая глава Налогового кодекса, которая исключила возможность применения этих схем для ухода от налогов.  — отнюдь не российское изобретение. Там, где национальное законодательство это позволяет, нефтяные компании пытаются минимизировать налоги. Хорошо это или плохо — другой вопрос. Но так было по существовавшему тогда законодательству и государством не оспаривалось.
Михаил Касьянов: Поскольку у нас нефть добывается в самых разных регионах, в разных условиях, с разной степенью сложности, с разным плечом доставки, соответственно, эта цена никак не может быть одинаковой — не только внутри страны, но и внутри одной вертикально-интегрированной компании. Если мы говорим о разнице внутренних цен и роттердамских, мы не должны выделять ЮКОС — такая практика одинакова для всех компаний: это разница между ценой на нефть в стране и за рубежом. Кстати, экспортные пошлины, которые сейчас используются для выравнивания внутренней и внешней цены, ввело как раз наше правительство в 2003 году — этому предшествовали несколько лет переговоров с нефтяниками и долгое обсуждение в Госдуме. Это простой механизм, который позволяет обеспечивать доходы для государства, а также удерживать внутренние цены на нефть и нефтепродукты ниже европейских, пока доходы нашего населения не сравнялись с доходами европейцев.
Максим Шеин, начальник аналитического управления компании БКС: Внутренние и внешние цены на нефть, естественно, различаются. Например, если брать цены на начало этого квартала, то, грубо говоря, внешняя цена на Urals — $75–78, а наша внутренняя цена — $34. Оно и понятно: даже если вы захотите, у вас внутри страны никто по мировым ценам нефть не купит, потому что это нерентабельно.
Мария Орлова: Нефтедобывающее предприятие продавало нефть внутри себя по внутренней цене, поскольку это давало налоговую оптимизацию: налог на прибыль формировался из цены продажи, умноженной на объем, соответственно, чем ниже была цена, тем ниже налог. В те годы налог на прибыль был достаточно высокий, по этой схеме работали все, а не только ЮКОС.

Доступ к трубе

ХОДОРКОВСКИЙ: Экспортные квотные ограничения каким-то образом отражались на разнице между ценами на нефть в Роттердаме и внутри России?
ХРИСТЕНКО: Вы фактически спрашиваете о доступе к трубе — он являлся на тот момент ограниченным для нефтяных компаний в связи с пропускными способностями. При этом квоты распределялись сообразно объемам добычи нефтяными компаниями, квота ничего не стоила. Поэтому сама по себе квотность не относилась к ценовым издержкам, но ограничивала физические объемы экспорта пропускными способностями трубопроводной системы России на тот момент.
Михаил Касьянов: Существовала правительственная комиссия, которая принимала решения о доступе к трубе и определяла квоты поставки на экспорт. Это было связано в том числе с ограничениями в пропускной способности, необходимостью направлять нефть на внутреннюю переработку, с учетом госнужд и северного завоза. При этом мы следили, чтобы компании в одинаковой пропорции осуществляли поставки на экспорт и внутри страны.
Борис Немцов: Мы уничтожили коррупцию в вопросе доступа к нефтяной трубе. Когда я стал министром топлива и энергетики в 1998 году, то сделал так, что объемы доступа к трубе стали пропорциональны добыче и своровать стало невозможно. Если компания добывала больше, она получала боїльшую квоту на экспорт, и наоборот. И второе: плата за транзит была для всех одинаковая. До меня существовал институт спецэкспортеров нефти, которые получали квоты, и вот там они давали взятки. Мы это уничтожили и создали довольно прозрачный механизм, который работает до сих пор.
Евгений Ясин: Механизм доступа к трубе с тех пор почти не изменился. Есть государственная компания «Транснефть» и достаточно высокая стоимость прокачки нефти по государственному трубопроводу. В соответствии с объемами добычи заключаются контракты и выделяются лимиты на прокачку нефти различных нефтяных компаний. А «Транснефть» утверждала и утверждает свои тарифы в специальной службе по тарифам. Перед трубой все были в равном положении: ЮКОС, «ЛУКОЙЛ», «Роснефть», ТНК-ВР. Тут работает рынок, конкуренция. Там, может быть, и не все прозрачно, но каким-то образом потерять 300 с лишним млн тонн нефти никак нельзя.
Никита Кричевский: Механизм доступа к трубе в те годы был коррупционный: квоты определялись кулуарными договоренностями. Размер договоренности зависел от объемов, которые необходимо было прокачать. Договаривались, конечно, не олигархи с министрами, а их подручные. Не думаю, впрочем, что государственные «Роснефть» или «Газпромнефть» действовали таким образом. Но то, что они тоже решали каким-то образом вопрос доступа к трубе, административно или силовым образом, — очевидно. Потому что труба одна, а желающих много.

Как воровалась нефть

ХОДОРКОВСКИЙ: Обвинение заключается в том, что организованная группа, то есть я и Платон Леонидович Лебедев, изъяла, то есть физически и безвозмездно, нефть, то есть жидкость, на узле учета «Транснефти» в количестве в среднем по 60 млн тонн — с 1998-го по 2003 год, — итого 350 млн тонн. Как член, а потом председатель совета директоров «Транснефти» с 2000-го по 2008 год скажите, какие-то крупные — порядка 50–60 млн тонн в год — отклонения от этого баланса, связанные именно с компанией ЮКОС и ее дочерними добывающими подразделениями, в период до 2004 года вы можете назвать суду?
ЛАХТИН: Ходорковский держит лист непонятного содержания, ссылается, что этот лист соответствует тексту материалов уголовного дела. Пусть Ходорковский возьмет в руки материалы уголовного дела, сошлется на конкретный том и лист дела…
ХОДОРКОВСКИЙ: Том 175 обвинительного заключения, страница 92.
ХРИСТЕНКО: ЮКОС контрактовался у «Транснефти» на прокачку соответствующего объема нефти туда, куда ЮКОС считал нужным. Безусловно, другой системы в России нет, и поэтому ЮКОС этой системой пользовался, будучи при этом одним из крупных клиентов. Физическое хищение нефти из трубопроводной системы — это проблема, которая была, есть и, к сожалению, пока остается. Она связана с незаконными врезками, с чем регулярная борьба ведется. Но физическое хищение в объемах миллионов тонн мне неизвестно.
ГРЕФ: Проверка информации о том, что нефть была сдана в трубопроводы и поставлена на экспорт, а не похищена, в мои обязанности как заместителя главы Мингосимущества не входила. Однако если бы хищение в размере 350 млн тонн имело место, то этот факт был бы мне известен.
Максим Шеин: Хищение нефти из трубопроводов возможно только путем незаконных врезок. Но много вы не украдете. Христенко должен знать, что нефть идет по трубе под огромным давлением, а вы начинаете сварку. О любом несанкционированном доступе станет быстро известно через узлы учета нефти, когда известно четкое количество нефти на входе и выходе. Нельзя просто присосаться к трубе и скачивать потихоньку: вас найдут. Кроме того, труба проложена таким образом, чтобы ее было видно с вертолета. Существуют нормативы по облету нефтепроводов на вертолете. Вообще нефтяные компании склонны их рьяно охранять. Например, в Западной Сибири практикуют вооруженные посты и колючую проволоку, которая окружает территорию нефтяников. Так что за незаконные врезки можно было даже не от государства, а от самих нефтяников крепко получить. Незаконные врезки обычно происходили и происходят лишь в Чечне.
Мария Орлова: Парадоксально, но до сих пор экспортом нефти в России занимаются не сами нефтяные компании. Они продают свою нефть трейдеру — как правило, это происходит на борту танкера. В этой точке собственность переходит уже трейдеру. Обычно трейдеры — это швейцарские или кипрские компании, например, Gunvor (один из крупнейших в мире, где, по неофициальной информации, есть интерес Путина). Формально вы ни в чем к трейдеру не придиретесь: его танкер приписан к какому-нибудь нероссийскому пароходству. Например, из Новороссийска сейчас возят нефть в Китай. За тот период, пока нефть идет из России через Босфор, Суэцкий канал, Африку, собственник, как правило, меняется несколько раз. Так что таким образом даже сейчас можно украсть нефть, но все же в незначительных объемах. Все-таки сейчас, минуя учет и таможенные платежи, уже нельзя увести какие-то огромные объемы нефти. А в те годы это было сплошь и рядом. И ЮКОС был не хуже и не лучше других: все пользовались любыми дырами в законодательстве и слабостью государства.
Евгений Ясин: В период ЮКОСа государство полностью контролировало потоки нефти. Потому что было известно, сколько транспортируется по трубопроводам, сколько — по железной дороге. Все железнодорожные перевозки проводила государственная компания. Кроме этого, конечно, можно было возить нефть автоцистернами, но понятно, что это уже другие количество и цены. У нас фурами нефть не возят — это нерационально. Иными словами, в обход государства продать нефть было невозможно.