1 октября 2008-го в Хабаровске в день закрытия III Дальневосточного международного экономического форума, который проходил в Краевом музыкальном театре, произошло ЧП. Двое неизвестных молодых людей устроили акцию протеста. Участники форума, в этот момент выходившие из театра, ничего не поняли: молодых людей быстро скрутила милиция.
«Все длилось не более минуты, — вспоминает Татьяна Харламова. — Я зажгла дымовую шашку, Игорь приковался наручниками к флагштоку, и мы развернули растяжку «Острова — наши». Когда мы крикнули: «Нет китайской экспансии!» — на нас набросились милиционеры. Потом нас увезли в отделение». Татьяна рассказывает об этой дерзкой акции, как о самом обычном деле. Вообще эта небольшого роста молодая женщина с большими черными глазами и тихим голосом никак не похожа на революционерку, с легкостью зажигающую дымовые шашки, скандирующую лозунги, способную противостоять сотрудникам милиции и ОМОНа.
«Острова — наши»
Тем не менее именно ей пришла в голову идея поехать в Хабаровск и протестовать против передачи Китаю трех российских островов* * 1 декабря 2009 г. состоялась официальная передача Россией Китаю 174 кв.км спорных территории (остров Большой, остров Большой Уссурийский и Тарабаров). . По словам Татьяны, она выбрала Игоря Щуку своим «сообщником», потому что на него можно положиться. «Нацболы — это прежде всего друзья и товарищи, но ведь не к каждому подойдешь и предложишь: «Давай что-нибудь такое устроим», — говорит Татьяна. С нацболами она познакомилась на одной из акций протеста против точечной застройки в Москве. Партию Лимонова тогда уже запретили, но это Татьяну не смутило: ей всегда нравились идеи национал-большевизма. Она понимает их исключительно как идеи социальной справедливости.
Хабаровские стражи порядка долго не могли решить, как наказать задержанных нацболов. Сначала их акцию квалифицировали как «мелкое хулиганство». Но потом предъявили обвинение по трем статьям УК РФ: «участие в деятельности экстремистского сообщества», «оскорбление представителя власти», «возбуждение ненависти или вражды».
Тюремные «дороги»
На время следствия Татьяну и Игоря посадили в СИЗО города Хабаровска. «В первые дни я просто не понимала, как там вообще можно жить, — вспоминает Татьяна. — Меня поразило, что вся жизнь там происходит ночью. Днем все отсыпаются, а ночью заключенные общаются между собой. Из камеры в камеру, из одного корпуса тюрьмы в другой посылают так называемые «дороги». Это такие веревки, канаты, по которым передают записки, сигареты, конфеты. Распускают шерстяные вещи, делают эти «дороги» из ниток: к тонким ниткам потом подвязывают более толстую. Таким образом я общалась с Игорем, который сидел в другом корпусе СИЗО».
Татьяна говорит, что здание тюрьмы в Хабаровске очень старое. В камерах старые деревянные нары, нет горячей воды, вместо унитаза — просто дырка. В баню водят раз в неделю, в камерах холодно, зимой приходилось ходить в пуховике.
Побег
1 апреля 2009 года следователь изменил нацболам меру пресечения на подписку о невыезде: до суда они должны были жить в Хабаровске. Но они убежали оттуда через месяц, после того как от оперативников стали поступать угрозы, что если нацболы не согласятся признать свою вину, то в конце мая накануне саммита Россия — ЕС их опять посадят.
«Мы решили просить политического убежища на Украине, — рассказал The New Times Игорь Щука. — Добрались до Москвы автостопом, а потом сели в автобус и поехали в Белоруссию. Нас задержали, когда до Смоленска оставалось совсем недалеко. Сотрудники милиции остановили автобус, проверили у всех пассажиров документы. У меня не было паспорта. Потом нас пробили по базе данных и задержали».
«Я оказалась в СИЗО Смоленска, и сутки меня продержали в холодном подвале, — продолжает Татьяна. — Мне там стало плохо. Я была на втором месяце беременности и попросила, чтобы меня осмотрел врач. Но тюремщики мне сказали, что транзитным заключенным гинеколог не положен. В смоленском СИЗО у меня случился выкидыш. А врач осмотрел меня только в Челябинске».
«Столыпинский» вагон
«Этап — наверное, самое тяжелое, что есть в тюремной жизни, — говорит Татьяна. — Заключенных перевозят в специальных «столыпиных»,* * Впервые вагонзаки появились в 1908 году во времена премьер -министра Петра Столыпина. Это были обычные товарные вагоны, приспособленные для перевозки переселенцев из Европейской России в Сибирь, которые по имени инициатора массового переселения Столыпина назвали «столыпинскими». Когда переселенческая кампания пошла на спад, эти вагоны стали использоваться для перевозки осужденных. которые снаружи выглядят, как почтовые вагоны, только на окнах решетки. Зэков сажают в «тройники» — по площади это половина купе. Только здесь три полки и нет окон. Ощущение такое, будто сидишь в железной клетке. В жару невыносимо. С собой дают сухой паек: постные печенья, чай в пакетиках, сахар и заварные каши. В пути кипяток разносят три раза в день. Но, как правило, это только название, а не кипяток. И каша на нем не заваривается. Так что в дороге ничего не ешь. По закону в туалет должны водить три раза в день. Но проблема в том, что в вагоне может ехать около 50 заключенных, и если кто-то один кричит, что хочет выйти, то сразу начинают кричать и другие камеры: «Мы тоже хотим!» Если конвой нормальный, то его можно уговорить, а если нет, то приходится терпеть. Поезд идет долго: в каждом городе, где есть пересыльная тюрьма, он останавливается, почтовый вагон отцепляют. Всех, кого надо, выгружают, сажают новых. Потом ждут, когда придет новый поезд, и к нему цепляют вагон с заключенными. По закону заключенные мужчины должны из автозака до вагона передвигаться на корточках. И тюремщикам все равно, на какой путь подадут поезд. Я видела, как мужчины переходили по лестнице с одного железнодорожного пути на другой на корточках».
Самым тяжелым был этап из Иркутска в Хабаровск. Он длился неделю, и Татьяне казалось, что эта пытка никогда не кончится.
«Тогда со мной в «тройнике» ехали одиннадцать человек: две «малолетки», пожилая женщина, две беременные и три мамочки с грудными младенцами. Самому маленькому было четыре месяца, — продолжает Татьяна. — На улице 20 градусов тепла, а в вагоне еще жарче. Мы просили начальника конвоя, чтобы он рассадил нас в две клетки. Он возразил, что все по закону, а если мы будем капризничать, нас не будут водить в туалет и не дадут воды».
Татьяна говорит, что «неизвестно, все ли женщины смогли бы пережить эту поездку», если бы не вор в законе Коба Багдадский. Он ехал в соседней клетке и, услышав жалобы женщин-заключенных, подозвал к себе начальника конвоя. «Я слышала, как Коба сказал: «Ты хочешь крови, ты ее получишь. Одно мое слово — и здесь будут реки крови».
«Он намекал, что по его приказу зэки могут вскрыть себе вены. Начальник конвоя рассадил нас в две камеры и открыл форточку».
Новая жизнь
И опять Татьяна попала в то же СИЗО Хабаровска, где она уже сидела.
А в середине сентября начался суд. Прокурор попросил приговорить нацболов к полутора годам колонии-поселения. Судья смилостивилась и дала им 10 месяцев. Тот самый срок, который они уже отсидели.
После восьми месяцев заключения, двух месяцев тяжелейшего этапа для Татьяны Харламовой началась новая жизнь. Она ждет ребенка и думает о том, как будет его воспитывать.
«Сейчас меня не тянет ни на какие подвиги. Я просто не могу рисковать своим ребенком. Я бы не хотела, чтобы мой ребенок, когда вырастет, пережил то, что пережила я. Хотя есть что-то в тюремном опыте, что заставило меня по-другому посмотреть на жизнь: я научилась терпению, стала лучше разбираться в людях. Но в то же время поняла, что жизнь за пределами Садового кольца страшнее, чем мы думаем. В Москве хотя бы можно позвонить правозащитникам или журналистам, а там, далеко-далеко, всем абсолютно наплевать, какие у тебя проблемы. В тюрьме с человеком могут произойти совершенно ужасные вещи, и никто тебе не поможет...»
«Все длилось не более минуты, — вспоминает Татьяна Харламова. — Я зажгла дымовую шашку, Игорь приковался наручниками к флагштоку, и мы развернули растяжку «Острова — наши». Когда мы крикнули: «Нет китайской экспансии!» — на нас набросились милиционеры. Потом нас увезли в отделение». Татьяна рассказывает об этой дерзкой акции, как о самом обычном деле. Вообще эта небольшого роста молодая женщина с большими черными глазами и тихим голосом никак не похожа на революционерку, с легкостью зажигающую дымовые шашки, скандирующую лозунги, способную противостоять сотрудникам милиции и ОМОНа.
«Острова — наши»
Тем не менее именно ей пришла в голову идея поехать в Хабаровск и протестовать против передачи Китаю трех российских островов* * 1 декабря 2009 г. состоялась официальная передача Россией Китаю 174 кв.км спорных территории (остров Большой, остров Большой Уссурийский и Тарабаров). . По словам Татьяны, она выбрала Игоря Щуку своим «сообщником», потому что на него можно положиться. «Нацболы — это прежде всего друзья и товарищи, но ведь не к каждому подойдешь и предложишь: «Давай что-нибудь такое устроим», — говорит Татьяна. С нацболами она познакомилась на одной из акций протеста против точечной застройки в Москве. Партию Лимонова тогда уже запретили, но это Татьяну не смутило: ей всегда нравились идеи национал-большевизма. Она понимает их исключительно как идеи социальной справедливости.
Хабаровские стражи порядка долго не могли решить, как наказать задержанных нацболов. Сначала их акцию квалифицировали как «мелкое хулиганство». Но потом предъявили обвинение по трем статьям УК РФ: «участие в деятельности экстремистского сообщества», «оскорбление представителя власти», «возбуждение ненависти или вражды».
Тюремные «дороги»
На время следствия Татьяну и Игоря посадили в СИЗО города Хабаровска. «В первые дни я просто не понимала, как там вообще можно жить, — вспоминает Татьяна. — Меня поразило, что вся жизнь там происходит ночью. Днем все отсыпаются, а ночью заключенные общаются между собой. Из камеры в камеру, из одного корпуса тюрьмы в другой посылают так называемые «дороги». Это такие веревки, канаты, по которым передают записки, сигареты, конфеты. Распускают шерстяные вещи, делают эти «дороги» из ниток: к тонким ниткам потом подвязывают более толстую. Таким образом я общалась с Игорем, который сидел в другом корпусе СИЗО».
Татьяна говорит, что здание тюрьмы в Хабаровске очень старое. В камерах старые деревянные нары, нет горячей воды, вместо унитаза — просто дырка. В баню водят раз в неделю, в камерах холодно, зимой приходилось ходить в пуховике.
„
Есть что-то в тюремном опыте, что заставило меня по-другому посмотреть на жизнь
”
1 апреля 2009 года следователь изменил нацболам меру пресечения на подписку о невыезде: до суда они должны были жить в Хабаровске. Но они убежали оттуда через месяц, после того как от оперативников стали поступать угрозы, что если нацболы не согласятся признать свою вину, то в конце мая накануне саммита Россия — ЕС их опять посадят.
«Мы решили просить политического убежища на Украине, — рассказал The New Times Игорь Щука. — Добрались до Москвы автостопом, а потом сели в автобус и поехали в Белоруссию. Нас задержали, когда до Смоленска оставалось совсем недалеко. Сотрудники милиции остановили автобус, проверили у всех пассажиров документы. У меня не было паспорта. Потом нас пробили по базе данных и задержали».
«Я оказалась в СИЗО Смоленска, и сутки меня продержали в холодном подвале, — продолжает Татьяна. — Мне там стало плохо. Я была на втором месяце беременности и попросила, чтобы меня осмотрел врач. Но тюремщики мне сказали, что транзитным заключенным гинеколог не положен. В смоленском СИЗО у меня случился выкидыш. А врач осмотрел меня только в Челябинске».
«Столыпинский» вагон
«Этап — наверное, самое тяжелое, что есть в тюремной жизни, — говорит Татьяна. — Заключенных перевозят в специальных «столыпиных»,* * Впервые вагонзаки появились в 1908 году во времена премьер -министра Петра Столыпина. Это были обычные товарные вагоны, приспособленные для перевозки переселенцев из Европейской России в Сибирь, которые по имени инициатора массового переселения Столыпина назвали «столыпинскими». Когда переселенческая кампания пошла на спад, эти вагоны стали использоваться для перевозки осужденных. которые снаружи выглядят, как почтовые вагоны, только на окнах решетки. Зэков сажают в «тройники» — по площади это половина купе. Только здесь три полки и нет окон. Ощущение такое, будто сидишь в железной клетке. В жару невыносимо. С собой дают сухой паек: постные печенья, чай в пакетиках, сахар и заварные каши. В пути кипяток разносят три раза в день. Но, как правило, это только название, а не кипяток. И каша на нем не заваривается. Так что в дороге ничего не ешь. По закону в туалет должны водить три раза в день. Но проблема в том, что в вагоне может ехать около 50 заключенных, и если кто-то один кричит, что хочет выйти, то сразу начинают кричать и другие камеры: «Мы тоже хотим!» Если конвой нормальный, то его можно уговорить, а если нет, то приходится терпеть. Поезд идет долго: в каждом городе, где есть пересыльная тюрьма, он останавливается, почтовый вагон отцепляют. Всех, кого надо, выгружают, сажают новых. Потом ждут, когда придет новый поезд, и к нему цепляют вагон с заключенными. По закону заключенные мужчины должны из автозака до вагона передвигаться на корточках. И тюремщикам все равно, на какой путь подадут поезд. Я видела, как мужчины переходили по лестнице с одного железнодорожного пути на другой на корточках».
Самым тяжелым был этап из Иркутска в Хабаровск. Он длился неделю, и Татьяне казалось, что эта пытка никогда не кончится.
«Тогда со мной в «тройнике» ехали одиннадцать человек: две «малолетки», пожилая женщина, две беременные и три мамочки с грудными младенцами. Самому маленькому было четыре месяца, — продолжает Татьяна. — На улице 20 градусов тепла, а в вагоне еще жарче. Мы просили начальника конвоя, чтобы он рассадил нас в две клетки. Он возразил, что все по закону, а если мы будем капризничать, нас не будут водить в туалет и не дадут воды».
Татьяна говорит, что «неизвестно, все ли женщины смогли бы пережить эту поездку», если бы не вор в законе Коба Багдадский. Он ехал в соседней клетке и, услышав жалобы женщин-заключенных, подозвал к себе начальника конвоя. «Я слышала, как Коба сказал: «Ты хочешь крови, ты ее получишь. Одно мое слово — и здесь будут реки крови».
«Он намекал, что по его приказу зэки могут вскрыть себе вены. Начальник конвоя рассадил нас в две камеры и открыл форточку».
Новая жизнь
И опять Татьяна попала в то же СИЗО Хабаровска, где она уже сидела.
А в середине сентября начался суд. Прокурор попросил приговорить нацболов к полутора годам колонии-поселения. Судья смилостивилась и дала им 10 месяцев. Тот самый срок, который они уже отсидели.
После восьми месяцев заключения, двух месяцев тяжелейшего этапа для Татьяны Харламовой началась новая жизнь. Она ждет ребенка и думает о том, как будет его воспитывать.
«Сейчас меня не тянет ни на какие подвиги. Я просто не могу рисковать своим ребенком. Я бы не хотела, чтобы мой ребенок, когда вырастет, пережил то, что пережила я. Хотя есть что-то в тюремном опыте, что заставило меня по-другому посмотреть на жизнь: я научилась терпению, стала лучше разбираться в людях. Но в то же время поняла, что жизнь за пределами Садового кольца страшнее, чем мы думаем. В Москве хотя бы можно позвонить правозащитникам или журналистам, а там, далеко-далеко, всем абсолютно наплевать, какие у тебя проблемы. В тюрьме с человеком могут произойти совершенно ужасные вещи, и никто тебе не поможет...»
Тюремные дороги. Самым распространенным способом связи в тюрьме между заключенными являются внешние дороги по наружным стенам тюрьмы и между корпусами с помощью т.н. коней — самодельных канатов и канатиков, технология изготовления которых представляет собой целое искусство. Самое сложное в этом деле — словиться и установить дорогу. Проще всего это делать расположенным друг над другом камерам. Верхние опускают коня, нижние с помощью крючка (загнутой пластмассовой ручки на длинной палке, скрученной из газеты и проклеенной хлебным клейстером, которую называют удочкой) затягивают внутрь. Чтобы словиться с соседней хатой на одном этаже, надо уже больше изобретательности. Если сквозь решетку можно просунуть руку, то тогда на конец веревки привязывают грузик и, раскручивая его, забрасывают на выставленную из соседнего окна удочку. Можно также, подвесив на удочке груз на канатике достаточной длины, начать постепенно раскачивать, пока его не поймают удочкой из окна камеры, расположенной внизу по диагонали. Затем только остается поднять коня на этаж выше, и боковая дорога установлена. Если хотя бы кто-то по вертикали установил такую боковую дорогу, то, передавая друг другу коней по вертикали, такие дороги может установить каждый этаж.
Виталий Лозовский. «Как выжить и провести время с пользой в тюрьме».
