Когда я начал обдумывать этот текст (то есть в понедельник днем) на штраф для The New Times было собрано больше десяти миллионов рублей. Сумма немыслимая. И поверить не получалось, что такое вообще возможно. Когда я начал его набрасывать (днем во вторник), собрали уже девятнадцать миллионов. Когда закончу, он, может быть и не нужен окажется вовсе. Всего требуется двадцать два миллиона с небольшим. И теперь задача собрать их невыполнимой не кажется.
Журнал попросту решили уничтожить. Нашли в мелкой формальности повод придраться. Выкатили самый большой в истории российских медиа штраф. Понимая, что «Новым временам», которые, — как и вся страна, — переживают сейчас не лучшие времена, взять такие деньги просто неоткуда. Это для издания смерть. Пуля в голову.
Привычный расчет был на то, что публика, повздыхав, и поругавшись в социальных сетях (сначала — на безжалостных сатрапов, а потом, по традиции, уже между собой), смирится с очередной потерей.
Привычный и оправданный: власть и в СССР, и в России десятилетиями отучала жителей страны от самостоятельных коллективных действий. Собственно, это одна из главных технологий управления здесь. Делать что-то вместе не по команде начальства, а по собственной воле – во-первых, опасно, во-вторых, - бесперспективно. Ты один, ты ничего не можешь, сиди тихо, — базовое правило выживания, понятное каждому. Принятие его и позволяет этому самому начальству творить с одиноким и беспомощным россиянином все, что угодно.
Но чем дальше, тем чаще получается идти поперек проверенного трусоватого правила. Выходить на митинги, которые начальство отказывается согласовывать, поддерживать благотворительные проекты, на которые у начальства не хватает денег. Иногда даже вытаскивать людей из тюрем получается. И вполне возможно, что The New Times тоже удастся спасти.
И все же — случай удивительный. Понятен естественный порыв помочь оказавшемуся в беде человеку. Но откуда это общее желание спасти, прикрыть от убийственного удара журнал? Сколько их сгинуло? Даже и шутить про «звенья гребаной цепи» уже не модно.
Разное можно сказать про The New Times. Можно вспоминать громкие публикации — их хватало. Можно посчитать, сколько журналистов, которые работают теперь в самых разных российских и не только российских изданиях, прошло его непростую школу. Но, кажется, этих соображений мало для ответа на вопрос «почему». Почему столько людей откликнулось на призыв поддержать издание?
The New Times — не самый массовый, зато заметный. У него есть влиятельные читатели, которые жертвуют много. Но важнее — большой поток маленьких переводов с невероятной географией. На вчерашний день было больше 60 тысяч переводов, сколько на сегодняшний, — не знаю, но явно больше. Набережные челны, Анапа, Приполярный, Коряжма. Коряжма — это в Архангельской области, там уже теперь совсем зима, наверное. А в Анапе — почти еще лето. Большая страна, невероятно большая страна.
Изумительно — едва ли ведь все эти люди, а их, повторюсь, десятки тысяч, даже просто читали журнал. А помочь все равно хотят. Рискну предположить, что дело — в методах, которые выбрали для его ликвидации. Откровенный, ничем не прикрытый, наглый произвол. Формальный повод и оскорбительный для здравого смысла, неподъемный штраф. Наглядная демонстрация помянутых выше тезисов: вы здесь никто, и мы с вами сделаем все, что придет в голову. И никто не придет к вам на помощь. Одним страшно, другим — просто плевать.
Десятки тысяч переводов — от миллиона и до ста рублей — стали ответом как раз на эту наглость. Нет. Мы здесь живем. И мы можем помочь друг другу. А вы, конечно, для обычных людей опасные, но предел вашей наглости тоже есть. Хам вдруг получает пощечину, и начинает изумленно озираться — неужели в мире, где он был единственным хозяином, что-то поменялось?
Да, приоритеты выживания меняются понемногу. Если тихо стоять в стороне, тебя тихо и незаметно съедят. А если действовать сообща и шумно, может быть, все-таки подавятся. По крайней мере, появляется шанс.
Скептики нудят который день — «раз решили добивать, так все равно добьют», «завтра будет новый штраф», «в этом нет никакого смысла». А мне кажется, нет права думать про завтра у людей, которые боятся или ленятся отвоевать себе сегодня.
Давайте попробуем. Осталось немного. Ну и вообще, надо ведь с чего-то начинать.
