экономических наук, директор
Центра исследований
постиндустриального
общества — специально
для The New Times
Фото: commons.wikimedia.org
Санкции навсегда
Сегодня уже ясно, что санкционная политика в отношении России стала для США и некоторых стран Западной Европы чем-то вполне естественным. С одной стороны, это обусловлено тем, что Кремль ведёт себя всё более безрассудно, предпринимая, по сути, террористические атаки на территории европейских стран; наращивая давление на западные демократические институты; продолжая курс на подрыв украинской государственности и становясь самым непредсказуемым актором в мировой политике. С другой стороны, в США и ЕС действия Москвы вызывают болезненную реакцию и порождают потребность каждого политика определить своё отношение к ним – в итоге российская тема превращается из внешнеполитической, то есть второстепенной, во внутриполитическую, начинающую жить своей жизнью. Так перспектива «санкций навсегда» становится базовым прогнозным сценарием на ближайшие годы.
Каждая новая волна санкций вызывает в России приступ лёгкой паники – но вскоре оказывается, что доллар ещё не стоит сто рублей, инфляция и не думает повторять венесуэльский тренд, а убытки олигархических структур компенсируются за счёт бюджета, профицит которого ныне превышает лучшие цифры 2000-х годов (см.: здесь и здесь). Поэтому резонен вопрос о том, могут ли вообще западные санкции «сломать» Кремль и принести результаты, на достижение которых они нацелены.
Ответ на него, на мой взгляд, выглядит парадоксально: дальнейшее ужесточение санкционного давления сравнительно легко может отправить российскую экономику в рецессию, но изменить политический курс страны само по себе оно не способно.
Причины просты. Для того, чтобы в современной России случилась экономическая катастрофа, чреватая политическими эксцессами, уровень жизни должен откатиться от нынешних показателей как минимум на треть – на мой взгляд, только такая динамика породит в обществе непреодолимые сомнения в обоснованности цены, уплачиваемой за в общем-то бессмысленные внешнеполитические авантюры. Реализоваться этот сценарий может лишь в том случае, если доходы от продажи сырья снизятся на $100–120 млрд. в годовом исчислении (или почти на треть) и останутся на этом уровне на протяжении четырех-пяти лет. В подобной ситуации резервы будут исчерпаны на 70–75%, падение курса рубля составит 50% и более, что запустит высокую инфляцию, государство лишится возможностей осуществлять крупные инвестиции, налоговая база окажется радикально подорванной. Снизятся рыночная стоимость активов, резко вырастет отток капитала, начнутся относительно массовые корпоративные дефолты. Однако для того, чтобы такой сценарий реализовался, необходим ряд практически невыполнимых условий.
Катастрофические сценарии
Прежде всего, это торговое эмбарго в отношении российских нефти и газа, на которые приходится 59,2% экспорта — пусть и неполное, но хотя бы со стороны Западной Европы (США в России эти товары практически не закупают). Это, на мой взгляд, невозможно как минимум по трём причинам.
Во-первых, страны ЕС сегодня наиболее зависимы от наших энергоносителей (в энергобалансе ЕС российский газ в 2017 году составил 5,8% (рассчитано по: здесь и здесь), тогда как в энергобалансе Китая вся импортируемая в страну российская нефть занимала в 2017 году чуть более 1,6% и также см. здесь). Вашингтону ни при каких условиях не удастся убедить европейцев пойти на такие меры – тем более сейчас, когда торговые отношения между двумя берегами Атлантики далеки от идеала.
Во-вторых, стоит напомнить, что сегодня санкции против России сводятся к ограничениям поставок ей чего-либо, а не покупок у неё отдельных групп товаров, и это очень важный нюанс. Запрет на закупки российской нефти (как, например, иранской или иракской) может быть легитимизирован только резолюциями СБ ООН (опосредованно, как это было в случае с Резолюциями № 1737 от 23 декабря 2006 г. и № 1803 от 3 марта 2008 г., которые подготовили почву для европейского эмбарго на поставки иранской нефти от 11 апреля 2012 г., или непосредственно, как в случае с Ираком и резолюцией № 986 от 14 апреля 1995 г.) – но по понятным причинам представить себе принятие такого документа невозможно. В-третьих, объём поставки российской нефти на мировой рынок (4,73 mbd в июле 2018 года) сегодня не может быть замещен альтернативными поставщиками — и проблемой в этом случае станет не только скачок цен, но и критический дефицит энергетических ресурсов в глобальном масштабе, чреватый тяжёлыми последствиями.
Вторым направлением жёсткого воздействия могут стать финансовые санкции, которые выглядят пока крайне мягкими. Даже тема с запретом покупки нового российского долга не столь уж и страшна: Россия не планировала выходить на рынок крупных заимствований. Для радикального изменения ситуации США и их союзники должны были бы предупредить все свои финансовые компании и граждан о заморозке уже находящихся у них на балансе российских активов – и долговых, и фондовых, эмитированных и государством, и частными компаниями, – предоставив время на выход из них (например, год). Это породило бы беспрецедентную распродажу активов, разорило бы огромное число российских олигархов; обнулило бы резервы (сейчас внешний долг российского корпоративного сектора с точностью до $1 млрд. эквивалентен совокупным международным резервам России, см. здесь и здесь); нарушение ковенант (обязательств) вызвало бы череду кросс-дефолтов; наконец, резко возросший спрос на валюту послал бы рубль в пике. Такая стратегия действий не имеет ни формальных препятствий (ограничивать свободу действия своих компаний может любая страна), ни тяжёлых макроэкономических последствий (объём российского внешнего долга [и корпоративного и государственного] составляет 1/5 ирландского, а капитализация отечественного фондового рынка не превышает 2/3 стоимости Amazon.com, здесь и здесь) — но политически она очень символична, и, я думаю, для подобного шага уже совершенных Москвой «проступков» недостаточно.
Если же говорить о системе расчётов (стало уже привычно пугать «отключением от SWIFT»), то и тут вопрос более сложен: с одной стороны, SWIFT является частной организацией, находящейся под юрисдикцией Бельгии, и для отключения от него клиентов должна иметься директива Совета ЕС (как это было в случае с Ираном) и широкие меры поддержки со стороны других стран; с другой стороны, даже иранский кейс показал, что отключается вовсе не вся не страна, а лишь те её банки, в отношении которых уже введены санкции (в частности, за проведение трансакций компаний, участвовавших в иранской ядерной программе) (см. подробнее здесь). Даже арест российских активов не так прост, как может показаться: в случаях с Ираном в 1979 и 2016 годах, а также Ливии и Сирии в 2011 году под ударом оказывались активы государственных институтов, находящиеся в юрисдикции США (даже счета в филиалах американских банков в других странах не «попадали под раздачу», так как такие банки являются юридическими лицами стран пребывания, если только иное не было оговорено в документах ООН) (см. здесь). Да и вывод российских резервов из казначейских бумаг США (см. здесь) во многом снимает подобную проблему.
Третьим направлением нажима является ограничение технологического сотрудничества — но и оно выглядит маловероятным вне режима санкций, вводимых международным консенсусом через институты ООН. Да, односторонним образом США или ЕС могут (как это делалось в случае Ирана) остановить поставки в Россию новой авиатехники и обслуживание имеющейся, вследствие чего может быть даже ограничено авиасообщение (необслуживаемые по авторизованным нормам лайнеры не будут допускаться до полётов в страны Запада). Но такая мера вряд ли изменит политический курс страны, тем более что всегда можно воспользоваться транзитными рейсами других авиакомпаний. Что касается отсоединения от интернета, то Россия скорее сделает это сама, а большие сетевые компании превентивно не пойдут на ограничение своего присутствия на российском рынке (вспомним согласие Google на отключение рекламы митингов против пенсионной «реформы». Наконец, если США или ЕС начнут управлять поведением Alphabet или Facebook на зарубежных рынках, то это нанесёт больший удар по капитализации рынков в самой Америке, чем по российской экономике.
Российская специфика
Таким образом, реально значимые санкции против России в принципе не будут введены, если не случится чего-то совершенно экстраординарного (например, российские ВКС не нанесут ракетно-бомбовый удар по главному госпиталю Ливерпуля, который отечественная разведка идентифицирует как место проведения медицинской реабилитации С.Скрипаля). Кроме того, нужно отдавать себе отчёт в том, что их введение чревато утратой действиями Кремля любой предсказуемости и причинно-следственной определённости — а этого на Западе крайне опасаются, и поэтому по большей части санкции останутся декларативными или во всяком случае не провоцирующими паралич российской экономики.
Однако есть и оборотная сторона медали.
Она состоит в том, что даже массированные санкции окажут на Россию ограниченное в политическом плане воздействие. В России — да и вообще на постсоветском пространстве – имелись примеры возникновения политического протеста, но нигде и никогда он не порождался экономическими процессами, которые бы в равной степени затрагивали всех граждан (высокой инфляцией, девальвацией, и даже товарным дефицитом). Напротив, чтобы спровоцировать социальный взрыв, нужно ударить по некоей части населения, которая осознает, что ей «несправедливо» выставляется счёт за ошибки страны в целом (здесь Кремль даст сто очков вперёд Белому Дому, запуская пенсионную «реформу»). В противном случае население может беднеть, но пребывать в убеждении, что все его проблемы суть следствие объективных процессов, повлиять на которые оно не в состоянии.
Какие еще стратегии чисто теоретически могут быть выбраны Западом?
Ну, например, Российская Федерация объявляется государством-спонсором терроризма, возможность к чему даёт лежащий ныне в Конгрессе законопроект DASKAA. Затем власти США и стран ЕС принимают решение о прекращении выдачи виз и/или видов на жительство гражданам России — так или примерно так , как это было сделано президентом Трампом в отношении граждан Ирана, Ливии, Сомали, Сирии и Йемена в 2017 году. Параллельно запускается тотальный финансовый аудит всей собственности и счетов в западных юрисдикциях, контролируемых россиянами, и в случае выявления таковых их хозяевам предлагается перевести деньги в Россию, а собственность продать также с последующим перемещением вырученных средств на Родину (по сути, Запад оказал бы в этом случае посильную помощь российским властям в пресловутой «национализации элит», провозглашенной ещё в 2013 году ). Учитывая, что сегодня за пределами страны пока ещё с российскими паспортами живут не менее 4 млн. наших соотечественников — причём далеко не обязательно олигархов — такая мера вызовет появление хотя бы половины из их числа на Манежке или Болотной, где сейчас их очень недостаёт; о прочих формах протестной активности я и не говорю.
Сегодня многие страны Африки и Ближнего Востока потому так быстро погружаются в авторитаризм и нищету, что значительная часть их активного, рискового и самостоятельного населения ищет лучшей доли в Европе или Америке. Стратегия «индивидуального выхода» отдельных людей позволяет обществу не искать коллективного выхода, между тем именно коллективное действие — так как это было в конце 1980-х — и может привести к реальным изменениям политического режима в России.