Фото: dvhab.ru
Если 2016 год можно было назвать переломным (как следствие накопленных испытаний режима после аннексии Крыма), то 2017 год стал скорее временем закрепления наметившихся ранее тенденций. Это год, когда значительная доля крупных, знаковых событий внутри страны происходила без непосредственного участия Владимира Путина. Многие наблюдатели ожидают начала большой трансформации режима после президентских выборов. Однако трансформация эта уже началась: в стране постепенно формируется технократично-корпоративный режим с цинично прагматичной властью и девальвированными ценностями.
В последние два года произошел едва заметный слом, закладывающий несколько иную, чем ожидалось, логику развития режима. Наблюдавшийся сразу после Крыма национал-патриотический подъем, консолидация элит и общества вокруг Путина, способствующие институционализации квазигосударственной идеологии, формировали ощущение «советизации» страны. Были востребованы такие фигуры, как Наталья Поклонская, Петр Толстой, Ирина Яровая и Елена Мизулина, — «махровые» патриоты с резкой, агрессивной антилиберальной и антизападной риторикой. Казалось, наступило их время. Но последовавшие затем события неожиданно развернули тренд. Началось формирование режима иного качества, где инициативу перехватывают и максимально используют вовсе не оголтелые охранители, а технократы и корпорации. На этом фоне можно выделить несколько ключевых факторов, формирующих режим нового качества позднепутинского периода.
Явление технократов
Первое — приход технократов в управленческую пустоту. Много писалось о том, что после начала геополитического кризиса Владимир Путин перестал лично заниматься вопросами внутреннего развития, будь то политика или экономика и финансы. Погрузившись сначала в украинский конфликт, а затем в сирийскую кампанию, Путин, сам того очевидно не желая, освободил внутри властной вертикали политическое пространство, какое-то время остававшееся фактически неподвижным. Правительство в силу своей слабости практически бездействовало, администрация президента работала скорее по инерции, пытаясь угадать, как лучше выстроить работу по вкусу главы государства. Инициативу проявлять было боязно: причем не только потому, что Путину что-то может не понравиться, но скорее из-за общей конкурентности внутри режимной среды. Проще было сидеть тихо и не высовываться. Именно поэтому с 2014 по 2016 год внутри страны практически не было принято никаких существенных решений, не считая тех, которые принимал лично Путин (кадровые перестановки, создание Росгвардии и прочее).
В 2017 году управленческое затишье сменилось робкими движениями. Заметное обновление администрации президента стало следствием желания Путина освободить себя от политической и административной рутины. После нескольких месяцев адаптации активно заработал внутриполитический блок во главе с Сергеем Кириенко, который очень легко и быстро, без особого сопротивления, приобрел знаковые прерогативы: управление внутренней политики получило функции подготовки предложений по расходованию Резервного фонда, были сформированы новые основы работы с экспертным сообществом (образование Эспертного института социальных исследований — ЭИСИ), перехвачено управление ОНФ, а под конец года — ликвидировано двоевластие в курировании «Единой Россией» (переход Сергея Неверова, человека Володина, с поста секретаря генсовета партии на гораздо менее влиятельный пост главы думской фракции). Кириенко значительно расширил свое влияние на региональную политику, выстроил более прочные отношения с Советом Федерации, а также, что немаловажно, — добился проведения президентской кампании по сценарию, который он изначально отстаивал, — с самовыдвижением Путина. Кириенко также стал первым куратором внутренней политики, которому позволено сохранить неформальный патронаж над одной из самых стратегически значимых отраслей России — атомной, где многое происходящее до сих пор остается его заслугой (подписание беспрецедентного контракта с Египтом, возможное получение контроля над проектом «Северный морской путь»).
Стилистика новой технократической элиты — быстрое решение поставленных задач, минимум идеологии и видимая эффективность. Именно так, например, и будет строиться президентская кампания Путина
Оживились и технократы из правительства, ярким примером чего стала работа министра экономического развития Максима Орешкина. Сменивший вскоре после задержания Алексея Улюкаева (ныне он уже осужден на 8 лет колонии строгого режима) новый глава Министерства превратился из институционально слабого чиновника в одну из самых переоцененных фигур в российской элите: ему прочат место будущего премьера, а может быть, и статус вероятного преемника. Bloomberg, ссылаясь на свои источники, писал, как восхищен Путин молодым новичком. Сам кабинет министров при этом пока работает по законам уходящей эпохи — правительство Медведева остается беспомощным и безынициативным, но тренд на технократизацию и управленческое оживление неизбежно затронет и исполнительную власть, обреченную на обновление в связи с предстоящими президентскими выборами.
Политические назначенцы, парализованные в условиях путинского режима страхом проявить инициативу, или, не дай Бог, перейти кому-то влиятельному дорогу, прикрывающиеся патриотической риторикой как щитом от нападок, уступают место технократам, не нуждавшимся в политической самоидентификации. Стилистика новой технократической элиты — быстрое решение поставленных задач, минимум идеологии и видимая эффективность. Именно так, например, и будет строиться президентская кампания Путина, где основная ставка была сделана на минимизацию конфликтности, уход от идеологических крайностей (ни выраженного либерализма, ни подчеркнутой ставки на традиционные легкие популистские решения, не требующие стратегического подхода или сложного политического выбора, например, о повышении пенсионного возраста).
Эпоха корпораций
Знаковый фактор номер два — кардинально обостренная корпоративная логика в поведении элитных групп. Под корпорацией в данном случае можно понимать любое институционализированное образование, имеющее значительные амбиции и продвигающее свою собственную повестку дня и интересы. К числу таких «корпораций» можно с легкостью отнести и обе палаты российского парламента, и крупные госкорпорации, и госкомпании, а также компании, близкие к государству, и различные структуры власти. В 2017 году наблюдался всплеск корпоративных амбиций. Резко наращивала свои прерогативы Росгвардия (ползучее многовекторное расширение полномочий), ФСБ (непрекращающийся поток законопроектов о контроле над информационным пространством и коммуникационными технологиями), Совет безопасности (стал главной площадкой для интегрированных обсуждений с участием президента), Госдума (резкая политизация как следствие персональных усилий Вячеслава Володина), Совет Федерации (рост влияния на антизападную линию), «Ростех» (новый виток поглощения активов, кадровой экспансии в органах власти госкомпаний). Отдельно тут стоит отметить военную корпорацию (Минобороны), политически разбухшую на военной кампании в Сирии и проникающую теперь и во внутриполитические сферы (кадровая политика, влияние на «Единую Россию», усиление представительства в парламенте).
Резко наращивала свои прерогативы Росгвардия (ползучее многовекторное расширение полномочий), ФСБ (непрекращающийся поток законопроектов о контроле над информационным пространством и коммуникационными технологиями), Совет безопасности
Но главным тараном года, пожалуй, следует признать «Роснефть», с подачи которой осужден бывший министр экономического развития Алексей Улюкаев, на грань выживания поставлена одна из крупнейших частных компаний страны — АФК «Система», в интересах которой, наконец, Путин заставляет российские компании обеспечивать заказами судостроительную верфь «Звезда» (сечинский проект).
Но и в ситуации вокруг Сечина тренд на усиление корпоративной логики в действиях различных акторов ярко проявил себя, показав главе «Роснефти», что и он не всесилен. Посадка Улюкаева оказалась чрезвычайно «дорогим» удовольствием для Игоря Ивановича, не сумевшего перешагнуть через корпоративные интересы ФСБ (следователи которой составляли доказательную базу без особой оглядки на интересы главы «Роснефти»), Генпрокуратуры (слившей расшифровку разговора Сечина и Улюкаева, что вызвало приступ ярости Игоря Ивановича), ВТБ, глава которой Андрей Костин, судя по всему, отбился от участия в процессе, получив протекцию Путина (напомним, в СМИ он фигурировал как собеседник министра, якобы обещавший передать главе «Роснефти» просьбу о вознаграждении), а также суда, продолжавшего, пусть и без успеха, требовать прихода Сечина и заставившего последнего постоянно оправдываться. Корпоративная логика провоцирует войну всех против всех, обострение конкуренции и снижение уровня общей политкорректности и страха перед политическими последствиями.
Забытый народ
Наконец, фактор третий — совершенно «заброшенный» властью, оставленный в своем патриотическом угаре народ, до которого, кажется, больше нет никому дела. Владимир Путин, продолжающий уже скорее по инерции пользоваться форматами «прямой линии» или большой пресс-конференции и имевший массу возможностей для выстраивания прямого диалога с самыми разными социальными группами, теряет связь с электоратом. Высказывания Путина, затрагивающие вопросы внутреннего развития, лишаются концептуальной составляющей, фиксируют отсутствие того самого образа будущего, который так упорно и безуспешно искали эксперты, обслуживавшие кураторов внутренней политики Кремля. Президент теряет и социальную чувствительность — народные нужды его оставляют чаще равнодушным, а нередко даже вызывают раздражение. Путинское политическое лидерство, изначально построенное на непосредственном участии в обсуждении, выработке социально значимых решений, растворяется в административной рутине технократов, вынужденных придумывать яркие ходы перед выборами. Правление «национального лидера» как проявление политической воли и способности выбирать из различных опций сложных управленческих решений превращается в банальную раздачу денег, причем локально и временно (это касается, в частности, и амнистии долгов, и пособий на рождение первого ребенка), в рамках психологически обременительной для Путина избирательной кампании.
Высказывания Путина, затрагивающие вопросы внутреннего развития, лишаются концептуальной составляющей, фиксируют отсутствие того самого образа будущего, который так упорно и безуспешно искали эксперты, обслуживавшие кураторов внутренней политики Кремля
Все три обозначенные выше фактора фиксируют новое качество политического статуса Путина. Из автократа, лично вникающего в самые разные политические и управленческие процессы, разрешающего споры, выступавшего гарантом мира между группами влияния и являвшегося генератором программных решений (неважно, будь это политические реформы или отдельные решения в экономике), он превращается в деперсонифицированный институт, требующий обслуживания внутри страны — правительством, своей администрацией. Выход Путина из управления вопросами внутреннего развития привел к замещению вакуума серой технократической элитой, решающей свои вопросы тихо и чаще в кооперации с корпорациями и без особой оглядки на население. Сам же президент, избалованный чрезмерными политическими возможностями и ресурсами, собственной безальтернативностью и отсутствием всякого гражданского или парламентского контроля, посвятил себя геополитике, где нет ни разделения властей, ни уважаемых им правил. Народ остается один на один с корпорациями, а корпорации — без должного политического присмотра. Новый срок Путина ознаменуется крупнейшим витком передела собственности и острыми социальными конфликтами, разруливать которые будет некому. Страна подходит к завершению эпохи политического процветания путинского режима, за которым неизбежно наступит время перемен.
* Автор — политолог, руководитель аналитического департамента Центра политических технологий, живет во Франции
