Фото: Youtube / PortalARCANA
Доктора исторических наук, профессора Ягеллонского университета (Краков) Хенрика Глембоцкого, почти четверть века изучающего российско-польские отношения в разные исторические периоды, российские спецслужбы задержали в Москве в ночь с 24 на 25 ноября, и сразу же уведомили, что он должен покинуть Россию в 24 часа. Причину такого решения ученому, посещающему Россию с 1993 года, не назвали. Только через двое суток было опубликовано официальное сообщение МИДа России, в котором была такая формулировка: «Cогласно закону РФ от 15 августа 1996 года «О порядке выезда из Российской Федерации и порядке въезда в Российскую Федерацию», принято решение о нежелательности пребывания Генрика Глембоцкого на территории России».
Шмон на вокзале
NT: Как происходило ваше задержание в Москве?
Хенрик Глембоцкий: Вот вы, как журналист, когда обращаетесь к кому-то, представляетесь, показываете свой документ, правильно? Люди, которые меня задерживали, не предъявили никаких своих документов! Они только сказали, что являются представителями спецслужб. И я как бы должен был им поверить — в конце концов, это Ленинградский железнодорожный вокзал в Москве, который хорошо охраняется. Вряд ли кому-то в голову пришло бы устраивать такой хеппенинг и так шутить, правда?..
Самое плохое было в том, что это все произошло ночью, с пятницы на субботу, когда все работники консульств и посольств уже выехали на уик-энд. Я был абсолютно один и не мог рассчитывать ни на какую помощь. Я пытался добиться контакта с посольством Польши, но мне отказали. Я пытался добиться объяснения причин, по которым вынужден выехать из России, — мне отказали. Предложили подписать какие-то документы, но я ничего не подписал, имея за плечами опыт коммунистической Польши.
NT: Сколько их было человек?
Не помню... Один снимал на видеокамеру, второй зачитывал документ, согласно которому я должен покинуть Россию. Еще несколько стояло в дверях.
«После того как я отказался подписать некий документ, на основании которого должен покинуть Россию, они подписали его сами. Затем разорвали его надвое — одну часть с подписями оставили себе, а вторую — отдали мне. На этом обрывке не было ничего: ни печати, ни исходящего номера»
NT: Они были вежливы по отношению к вам?
Зная, как в принципе происходят задержания в России, могу подтвердить: да, они вели себя вежливо. Только все время спрашивали, понимаю ли я, о чем идет речь.
NT: Разговор происходил на русском языке?
Да. Я попросил объяснить причину, по которой должен покинуть Россию, но мне было сказано, что они не обязаны об этом сообщать. После того как я отказался подписать некий документ, на основании которого должен покинуть Россию, они подписали его сами. Затем разорвали его надвое — одну часть с подписями оставили себе, а вторую — отдали мне. На этом обрывке не было ничего: ни печати, ни исходящего номера. На самом деле, такой «документ» легко можно напечатать у себя дома.
Потом я спросил, а что, если я не смогу в течение суток покинуть Россию? Ведь, в конце концов, может не быть билета на самолет, правда? Или поезд по каким-то причинам задержится на границе?.. Что тогда?.. Они пожали плечами и сказали, что тогда я буду экстрадирован. Так что, в некотором смысле мне повезло.
Незаконченные книги
NT: Министр обороны Польши Антоний Матеревич, комментируя ваше выдворение из России, сказал, что «люди, которые изучают и анализируют, как на самом деле работал советский тоталитарный аппарат, — в России не желательны». Вы согласны с ним?
Это уже вопрос к политикам, а я ученый, занимаюсь научной работой. И как быть дальше, не знаю. Я ведь теперь не могу работать не только в архивах, но и в библиотеках, не могу участвовать в конференциях в России, не смогу приезжать, как турист! Видите ли, я работал в России сразу над несколькими книгами, которые, похоже, уже никогда не закончу.
Российской Федерации Фото: glavzs.ru
То, что случилось, — это уничтожение всей моей работы. Все, что я делаю, основывается на работе с архивами — благодаря архивам мы узнаём правду. Или хотя бы можем приблизиться к ней. И не важно, о каком периоде идет речь — 20, 100, 150-летней давности. Я жил с осознанием этой миссии и то же пытался внушить своим студентам. А сейчас меня за это наказали. Для меня сейчас важно понять, какие из начатых книг я смогу закончить — это книги, затрагивающие XVIII, XIX, XX века.
Я изучал по архивным данным отношения между Россией и Польшей в XIX–XX веках с точки зрения империологии. Кроме того, я писал книги о новейшей истории Польши, об истории «Солидарности», о сопротивлении, которое оказывали коммунистической власти польские студенты. О том, как работала система полицейского контроля над обществом во времена коммунистической Польши. Я занимался этим, так сказать, по долгу совести, как человек, который в 1980-е принимал участие в антикоммунистическом освободительном движении. Я хотел уже как взрослый человек, как ученый понять, что с нами в те драматические времена происходило.
«Перемены, начавшиеся в России в 1990-х, были очевидными и очень позитивными, хотя бы на примере тех же архивов. Но начиная примерно с 2001 года, я наблюдаю обратный процесс»
NT: Вы уже давно работаете в российских архивах. Бывали ли у вас здесь раньше проблемы с властями?
Глембоцкий: Бывали разные ситуации, когда, например, пограничники с подозрением смотрели на ксерокопию какого-то документа XIX века. Но чтобы меня задерживали, допрашивали... Такого не было никогда!
NT: А возникали сложности с получением доступа к архивным данным?
В России в принципе доступ к архивам сложней, чем, скажем, в Польше или во Франции.
NT: А в чем разница?
Во времена президента Ельцина архивы в России стали открываться. И, казалось, что ситуация в этой области начинает меняться и со временем станет такой, как во всем мире. В читальных залах архивов Англии, Франции, США можно увидеть просто толпы обычных людей. И это нормально! В российских же архивах с этим были и есть проблемы. Скажем, в эту свою поездку я намерен был работать, в том числе, в архивах Министерства иностранных дел — с документами XVIII и I половины XIX века. И могу сказать, что, да, с одной стороны, стало относительно проще их получить, чем до 1991 года, но с другой — практически ничего нельзя копировать.
Понимаете, перемены, начавшиеся в России в 1990-х, были очевидными и очень позитивными, хотя бы на примере тех же архивов. Но начиная примерно с 2001 года, я наблюдаю обратный процесс.
«Похоже, я — первый иностранный историк, которого выдворили из России после 1991 года»
Ставка на страх
NT: Спустя двое суток после вашего выдворения официальный представитель МИДа РФ Мария Захарова пояснила, что это — ответ на выдворение из Варшавы российского историка Дмитрия Карнаухова, которого «по абсурдным обвинениям выслали из Польши»*. Как вы думаете, почему для ответной меры выбрали именно вас?
Мне самому интересно, почему выбор пал именно на мою скромную персону, — в конце концов, не я один работал в России. Должен признаться, в первые два дня после возвращения в Польшу, у меня были серьезные опасения, что Москва во всеуслышание заявит, что пан Глембоцкий нуждается в психиатрическом лечении от — как эта болезнь называется по-русски? — «вялотекущей шизофрении». Помните, в советские времена людей с таким диагнозом отправляли в «психушку» и пытались лечить, потому что единственным проявлением этой «шизофрении» была нелюбовь к советской власти. Я ждал хоть каких-то объяснений из Москвы, но их не было. Сутки спустя, информацию о моем выдворении без каких-либо подробностей опубликовало агентство ТАСС. И только во второй половине дня 27 ноября, да и то, как потом выяснилось, под давлением польских журналистов, опубликовал официальное сообщение российский МИД.
Этот факт, конечно, нужно проверить, но, похоже, я — первый иностранный историк, которого выдворили из России после 1991 года.
NT: И все-таки — почему? У вас есть версии?
Когда из страны ночью выдворяют историка из другого государства, это ведь создает определенную атмосферу, очень нехорошую и неприятную, — атмосферу страха. Мне кажется, если бы я занимался не польско-российскими отношениями, а, например, Иваном Грозным, то со мной произошло бы тоже самое.
Я всегда считал себя свободным человеком, даже во времена коммунизма в Польше. Всегда старался говорить и писать то, что думаю. И всегда был уверен, что именно внутренняя свобода — главное условие взаимопонимания и диалога. Видимо, не всем это нужно и не все это понимают.
Я могу лишь подозревать, что кто-то в России принял решение о том, чтобы вернуть в отношения с внешним миром атмосферу страха, как это было во времена Холодной войны. Отсюда и молчание, недомолвки российских властей вокруг моей высылки. Наверняка теперь кто-то из моих коллег и в России, и в Польше, или где-то еще начнет бояться, что с ним такое тоже случится. Вот что самое плохое в этой истории!
Хенрик Глембоцкий, польский историк, публицист, преподаватель Ягеллонского университета в Кракове. Сотрудничает с Институтом национальной памяти (IPN). Автор многих книг и монографий. Книга Глембоцкого «Гиблое дело: польский вопрос в российской политической мысли» (Fatalna sprawa: kwestia polska w rosyjskiej myśli politycznej (1856–1866), изданная в 2000 году, была признана «Книгой года» и переведена на английский язык.
