Зритель как заказчик. Я часто слышу: кто платит, тот и заказывает музыку. Это может быть справедливо для караоке, где затраты заплатившего в конце каждой песни вознаграждаются возгласами машины: «Вы поете великолепно!», но губительно в таком субъективном деле, как искусство вообще и театр в частности. Сегодняшний массовый российский зритель, вкусивший все плоды общества потребления, точно знает, что он хочет. Зритель платит за билет, чтобы получить максимум удовольствия...
Москва. Голос художественного руководителя — любимого народного артиста — настойчиво убеждает 
зрителей выключить мобильные телефоны. Даже объясняет, почему: звонки мешают публике и актерам на сцене. Через некоторое время, пока зрители шумно обсуждают сказанное, голос опять убеждает: «Eсли кто не выключил — выключите. Пожалуйста!» Все смеются. Спектакль начинается, как уже давно принято в Москве, с опозданием. Во время действия гарантированы два-три звонка, которые стыдливо душатся после лихорадочных поисков мобильника в сумках и карманах, и несколько разговоров громким шепотом на весь зал: «Не могу разговаривать. Я в театре» или «Сейчас первое отделение закончится, и я тебе перезвоню».
Равнодушие друг к другу, тотальное недоверие и отчужденность не приводит к образованию единого тела Зал— Сцена. Общее дыхание публики и спектакля, без которого Театр не жив, сегодня существует крайне редко. И то оно похоже скорее на дыхание Чейн-Стокса, столь оно прерывисто и нестойко.
В конце ХХ века режиссер Джорджо Стреллер написал эссе по поводу «фагоцитоза» — аплодисментов зрителей в том месте, где они нежелательны. Он размышлял про успех и неуспех. И нам сегодня трудно представить, что когда-то кем-то священное понятие Успеха ставилось под сомнение и его наличие считалось данью пошлой буржуазности и выглядело вообще отрицательным результатом.
Мы уже забыли времена, когда между умными людьми на сцене и умными людьми в зале возникало волшебное единство, ради которого можно было стоять в ночных очередях и подвергаться гонениям со стороны обоюдно ненавидимой власти. Мы уже этого не знаем. Мы не слышим манифесты реформаторов и декларации ниспровергателей. Мы мечтаем о сытости и полной потребительской корзине. Мы рады, что наконец-то живем в потребительском обществе, не задумываясь, что оно — самого дикого и варварского образца. Главная национальная идея, идеология такого общества — потреблять. Употребить. Потреба. На потребу. Нам объяснили, что «жить стало лучше», мы хотим, чтобы стало «веселее». Во всех государственных дотируемых театрах я только и слышу все время про сборы, про увеличение посадочных мест, про количество, количество, количество… Вполне понятно — ведь театр не существует отдельно от жизни, полной жажды накопления любой ценой. Про это говорит реклама, социальная и политическая практика. Количественные показатели окончательно вытеснили и без того зыбкие качественные критерии. И публика, полностью сформированная законами этого общества, вошла во вкус своих прав и ведет себя так, как ведет в ресторане, магазине, парикмахерской, — как заказчик.
Публикой заказывается тема (не надо о грустном и неприятном, лучше комедии и мелодрамы), продолжительность действия (чуткие к запросам публики руководители театров не допустят «негуманный» хронометраж спектакля), половой и социальный тип актеров (основной состав публики — женщины среднего возраста, а из этого следует, что предпочтения будут отданы актерам-мужчинам с ярко выраженным сексуально-агрессивным обаянием, тип интеллектуала-неврастеника редок и не в чести). Театр готов обслужить публику во что бы то ни стало. Еще бы — в ответ театр получает иллюзию нужности и вовлеченности в ежедневные труды общества на ниве извлечения прибыли. Заказ на Театр приводит к формальному разделению на коммерческое и некоммерческое и вытеснению всего недостаточно «товарного» в маргинальность. При этом альтернативой «заказному» театру сегодня очень часто становится театр, антонимический ему не темой, не идеологией, не убеждением, а набором приемов: у вас бархатные кресла — у нас лавки, у вас спецэффекты — у нас их отсутствие, у вас знаменитые, хорошие артисты — у нас неизвестные и кое-какие, у вас лексика нормативная — у нас мат…
Эта альтернатива творчески столь некондиционна и идеологически невнятна, что только подчеркивает «достижения» Театра-заказа, богатого зрительской и государственной поддержкой.
Театр всегда ориентировался на публику — и в этом его слабость и величие. Его узость и жизнеспособность. Другое дело, что в театральной истории ХХ века, написанной в основном великими режиссерами, можно встретить случаи бунта против диктатуры священного чудовища — публики. Эти попытки вырваться за рамки заказа связаны с иным пониманием роли Театра как места силы, а не только места увеселения. Сервильный театр навсегда теряет право говорить серьезные и горькие вещи. Где сегодня пляшут канкан — там завтра не услышат проповеди.
В государственных учреждениях в советское время к праздникам выдавали полиэтиленовый пакет с банкой консервов, бутылкой водки и плиткой шоколада. Это называлось «заказ». Среднестатистическое счастье среднестатистического потребителя. Театр, предлагающий только набор ожидаемого, удобного и легко перевариваемого, — тоже заказ. Кстати, у слова «заказать» в современном жаргоне есть еще одно значение. «Заказать» означает «убить».
