Фото: kinoklub-eldar.ru
Я думаю, быть вечным плохо. Многое начинает надоедать. С годами все больше и больше. Всё уже ясно, все ритуалы понятны. Если жить вечно, то надо хоть поторговаться — в какой форме ты будешь жить, в каком возрасте. Но даже если жить вечно молодым, вам будет интересно лишь поначалу. Будете ездить в Австралию, в Антарктиду, осваивать вождение самолета, любить женщин разного цвета кожи разными способами. Но дальше-то что?
NT: Умирать не хочется, уходить в небытие…
Надо смириться с этим. Ничто не вечно, даже империи гибнут, что говорить о человеческих судьбах…
NT: Помните, у Булгакова в «Мастере и Маргарите» дьявол говорит уже покойному Берлиозу: «Все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере».
Во-первых, я не Берлиоз и я никогда не разговаривал с дьяволом. Более того, уверен, что его не существует. А если и существует, то лишь как некий искуситель, который живет внутри каждого человека. В ком-то он живет глубоко и прочно, а в ком-то поверхностно, еле-еле. Дьявол — это свойство души человека, а не существо с копытами и рогами. Может, я и не прав. Говорят, много есть всего непознанного. Я лично с этим не встречался. Привык основываться на собственном опыте, а не на туманных и зыбких размышлизмах чьих-то.
NT: А как же природа человеческого таланта? Само понятие искусства?
А что талант? Старится человек, увядает и талант. Мало кто сохраняет, если долго живет, ясность мысли, свежесть чувств, мастеровитость рук…
NT: Уже на собственном опыте говорите?
Нет, пока еще нет. Физически — да, уже одолевают какие-то недуги. Творческие — пока нет. Но, думаю, уже не за горами. (Смеется.) Вообще, по-разному у всех. Это как деревья. Родились два дерева от одного корня: одно зеленое, бодрое, высокое, а другое гнилое, низкое, засыхает… А были равные условия: та же почва, тот же климат. То же и с людьми.
NT: Бывают молодые люди, которые чувствуют себя стариками, а бывают старики, чувствующие себя молодыми. Вы к какому типу принадлежите?
Я на эту тему не думал. (Смеется.) Когда не болит спина, я себя замечательно чувствую — можно считать, чувствую себя подростком. Когда болит — думаю: вот какой старик я. Здоровье имеет огромное значение, как выяснилось.
NT: Что вы думаете о сегодняшнем дне? Не кажется ли вам, что раньше люди были лучше?
Они были наивными. Многого не знали. Советская цензура «охраняла» человека от всяких соблазнов. Например, огромное количество людей ничего не знали про гомосексуализм и лесбиянство. Не показывали порнофильмов. Была какая-то стыдливость, которая вообще свойственна русскому национальному характеру. Когда во Франции женщины обнажались и носили невероятное декольте, наши дворянки и купчихи были закупорены полностью, еще и кокошник сверху. С трудом можно было глаза и нос разглядеть. Люди изменились. Но это имеет как отрицательную сторону, так и положительную. С одной стороны, пропадает какая-то стыдливость, наивность, чистота. С другой — люди стали знать больше. В то время не меньше поездов сходили с рельсов, но про это не писали. Мы жили в резервации. Идеологической, информационной… Была одна программа телевидения, а не семьдесят. За границу не пускали. Большой концлагерь. Что касается того, что люди были лучше, то это с какой стороны посмотреть. Если вы посмотрите с точки зрения современного молодого человека, то скажете, что это были какие-то питекантропы. Сейчас много иностранных слов, я их не люблю, не понимаю их. Наш язык стали насыщать «лизингами», «менеджерами» и другими словами, и от этого он лучше не становится. Можно вместо киллера сказать, что это убийца, вместо менеджера — управляющий. Я приезжаю в Америку, вижу там наших эмигрантов, которые говорят следующее: «Вот сейчас мы поедем на тридцать седьмой вей, потом повернем райт, а потом возьмем дорогу номер семьдесят восемь». Я думаю: «Ё-моё! За что? Почему я должен слушать эту чепуху про тридцать седьмой вей?!» И когда я вижу рекламу «Таунхаусы на Остоженке», меня передергивает. Когда Кабачков, наследник Огурцова, мне в новой «Карнавальной ночи» говорит: «Главное, чтобы был промоушен, был бренд и не было ребрендинга, понимаете?» Я говорю «нет», и это я совершенно честно говорю. (Смеется.)
NT: Как вы относитесь к наградам?
У меня было много наблюдений по этому поводу. В СССР художников растлевали государственными премиями, званиями народных и заслуженных, дачами, поездками за рубеж и так далее. Советское правительство награждало званием Герой Соцтруда абсолютных подонков, которые были бездарны, но лебезили и угодничали. У меня точка зрения не изменилась: самое трудное — заработать имя, а его дает народ. Награды, которые дает правительство, не стоят ничего. В особенности, когда это правительство глупое. Женя Колобов (Евгений Колобов — дирижер, основатель театра «Новая опера», скоропостижно скончался в 2003 году. — NT) никаких правительственных наград не принимал. Только общественные. А мне вообще все равно. Правда, когда я начал высказываться на эту тему, я уже был народным артистом СССР, лауреатом государственной премии СССР. (Смеется.) Но я на самом деле так считаю. Феллини даже не заслуженный деятель искусств Италии, а Бергман — не народный артист Швеции.
NT: Многих волнует судьба Союза кинематографистов. А вообще, он сейчас нужен?
Это сложный вопрос. Огромное количество кинематографистов прожили жизнь в СССР. Этим людям, к которым я причисляю и себя, свойственно чувство плеча. С этой точки зрения cоюз нужен. Я был на самом первом заседании, когда Пырьев вместе с Роммом и Герасимовым пробивали этот cоюз. Когда союз возник, он защищал кинематографистов от коммунистического диктата. Эта организация многим помогала. Первую квартиру мне и еще целому ряду людей выхлопотали именно Пырьев и Ромм. Сейчас, может, союз и не нужен. Фактически он не существует. Группа, которая его возглавляет, уже его уничтожила. Сейчас просто идет борьба за Дом кино, чтобы был хоть какой-то угол у кинематографистов.
NT: Художник и власть. Сейчас изменились отношения?
Меня сейчас власть не интересует. Она не лезет в мои дела. Раньше лезла. У меня были запрещенные картины, почти из каждой картины что-то вырезали. Сейчас власть занимается своими делами, а я, если удается достать денег, занимаюсь своими.
NT: Ваш коллега, кинорежиссер Никита Михалков…
(Перебивает.) Это святое! О Михалкове мы говорить не будем. (Смеется.)
NT: Хорошо, поставлю вопрос по-другому: вы написали бы письмо Путину за 65 тысяч деятелей культуры?
Я вообще никогда не говорил от имени народа. Каждый подлинный художник должен быть с тараканами в голове. Если нет тараканов, то ты какой-то подозрительный художник, что-то в тебе не то. (Смеется.) К сожалению, у меня тараканов нет, я абсолютно здоровый человек. И мне кажется, мои фильмы имели большой успех, потому что они отражали мнения, ощущения, чувства и мысли огромного количества людей. Люди понимали, что это про них. И меня устраивает такая позиция.
NT: Хорошо, вы — часть народа. Народ в основном сидит и смотрит телевизор. Вы смотрите? Тем, что в стране происходит, интересуетесь?
Я интересуюсь тем, что происходит в стране. Телевизор смотрю мало. Новости, что-то по «Культуре», иногда международные матчи. Какой я простой человек, вы поймете по тому, что я сейчас скажу: мне очень нравится программа «Ледниковый период». Она красива, дружелюбна, эстетична. Смотрел «Штрафбат», сериал о Шаламове. Но это исключение, я не смотрю сериалы потому, что у меня нет такого количества свободного времени...
NT: Вы рады тому, что у вас времени нет?
Когда нет времени — это замечательно. Не думаешь об огромном количестве вещей: о том, что помрешь, о том, куда идет страна, о катастрофах и прочее.
NT: А куда идет страна?
Я не знаю, это надо у страны спросить. Правда, она тоже не знает.
NT: На выборы пойдете?
Тоже не знаю. У меня, может, времени не будет в этот день.
NT: А как же: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан»?
Ну ладно, бросьте ваши дурацкие штучки. (Смеется.) Ну правда, честно, даже если пойду, за кого буду голосовать — не знаю. Разберусь ко 2 декабря. Но вообще это неинтересно… Политическая жизнь вне сферы моих интересов.
NT: А вас не волнует изменение политического курса в стране? Вы делали программы о Ельцине, хорошо знали его...
На эту тему разговора не будет. Я поддерживал Бориса Николаевича, но не собираюсь это обсуждать. Много разного! При Ельцине я, едучи на Валдай, боялся остановиться по пути позавтракать, боялся — убьют, машину отнимут и так далее. А сейчас я не боюсь. Вот такое бюргерское замечание. Все неоднозначно.
NT: Нет желания снять документальный фильм о жизни современной России?
Никогда. Я снимал документальное кино первые пять лет после института. Получил отвращение к этому виду искусства. Я снимал «Парижские тайны», «Поговорим о странностях любви» и еще целый ряд. Но это были истории о людях, которые мне интересны. О личностях.
NT: Вы счастливый человек?
Все относительно… И про это я тоже не думал. Все-таки удобно быть все время занятым. (Смеется.)
NT: Есть ли у вас какие-то мечты?
Трудный вопрос. Если бы у меня сейчас уже была картина в запуске, я бы сказал: «О чем вы говорите, все в порядке, побежали дальше». А у меня сейчас такая ситуация, что картины следующей пока нет. Может, и не будет никогда… Если я не буду больше снимать, чем я буду заниматься? Видел я на своем веку немолодых людей, которые, когда их вынимали из рабочей среды, быстро умирали. Я понимаю, что должен находиться в деле. Я рабочая лошадь. Вот и мечта: когда понесут, чтобы унесли со съемочной площадки. (Смеется.)
Впервые опубликовано в NT № 41 от 19 ноября 2007 года.
