60-й Каннский фестиваль завершен и останется в памяти киноманов прежде всего решениями жюри. Тем не менее некоторые его события не имеют отношения к «призовому раскладу», в частности мастер-класс великого американского режиссера Мартина Скорцезе и мировая премьера нового фильма его ученика и последователя Квентина Тарантино.
Наталия Хлюстова
Канны
Мартин Скорцезе:
— «Ты должен быть —
сумасшедшим»
За полтора часа до начала мастер-класса у зала выстроилась огромная очередь: в Каннах билетов не продают — войти можно только по аккредитации или приглашению без места. Уже за полчаса до начала зал был заполнен до отказа и опоздавших не пускали. А ведь обычно для таких мероприятий используется зал Бунюэля на 500 мест, тогда как теперь фестивальная дирекция пожертвовала вторым по величине премьерным залом — двухэтажным театром Дебюсси на 1500 мест! Но удивляться было нечему. С народом собирался говорить Мартин Скорцезе.
Родоначальник американского независимого кино приезжал в Канны часто. Здесь его «открыли» с мировой премьерой «Злых улиц», которые познакомили мир с Харви Кейтелем и Робертом де Ниро. Здесь его награждали многократно. Присудили тридцать с лишним лет назад «Золотую пальмовую ветвь» за «Таксиста». Здесь девять лет назад он был президентом жюри. Теперь Скорцезе вернулся на набережную Круазетт — и снова триумфатором, свеженагражденным лауреатом долгожданного режиссерского «Оскара» и «Оскара» за лучший фильм года («Отступники»). Человек занятой — продюсер, постановщик, преподаватель, общественный деятель, — он приехал не для того, чтобы покрасоваться на ступенях знаменитой красной лестницы. Здесь, в Каннах, Скорцезе объявил об учреждении Фонда мирового кино, где в содружестве с другими режиссерами он будет собирать деньги на реставрацию малоизвестных и погибающих копий шедевров былых лет. А заодно решил дать мастер-класс. В Каннах это называется «урок кино».
В переполненном партере рядом с неизвестными синефилами сидели знаменитости — культовый документалист Клод Ланцманн и сам Квентин Тарантино. А вел открытую дискуссию, перебиваемую эпизодами из картин Скорцезе (каждый фрагмент встречали аплодисментами), Мишель Симан, один из основателей известного французского киножурнала Positif, друг Стэнли Кубрика и автор нескольких книг. The New Times предлагает выдержки из выступления Мартина Скорцезе.
«Думаю, что я пришел в кино потому, что у меня не было выбора. Будучи трех лет от роду, я столкнулся с серьезным заболеванием. У меня обнаружили астму. Я оказался выключенным из нормальной жизни — я имею в виду ту активную жизнь, которую обычно ведут дети. Особенно это касалось спорта. Меня заперли в комнате, дали в руки ингалятор и начали кормить таблетками. Лекарства в то время были неважные. Подозреваю, что своим хриплым голосом я обязан именно им. Я мог бродить по дому, мог читать книги, и в конце концов меня отвели в ближайший кинотеатр. Я впервые попал в кино с родителями. Я много говорил с ними об увиденном и до сих пор обращаюсь к ним всеми своими фильмами».
«С самого начала я почувствовал эмоциональную связь с экраном. Она была настолько сильной, что только годам к одиннадцати я научился выделять из огромного мира кино те фильмы, которые действительно меня затрагивали. Я стал думать о том, что заставляет меня переживать столь сильные чувства. Впервые задумался над тем, что в кино делает режиссер, актеры, оператор, — это было настоящим наваждением. Именно тогда я стал учиться делать кино. Я стал собирать фотографии из фильмов, которые мне особенно понравились. Затем переключился на постеры. А затем друзья спросили меня, не начать ли мне уже снимать фильмы. Ведь это те же самые картинки, которые просто нужно уметь показать, и, если ты чахнешь над фотографией из «Гражданина Кейна», не пора ли снять «Гражданина Кейна» самому?»
«Я учился в киношколе в Нью-Йоркском университете. На самом деле киношколой назвать это было нельзя. Это было отделение кинематографии, где учились всему: телевидению, радио и игровому кино. Честно говоря, я думаю, что никто не может научить человека снимать кино. Уверен, что обращаться с кинокамерой можно научиться часа за четыре. При этом я до сих пор не знаю, как настраивать линзы. Я вообще не знаю, что делать с камерой, знаю только, куда ее нужно поставить. А если результат мне не нравится, просто говорю: «Давай же, еще один дубль». Мне говорят, что освещение недостаточное, и я просто командую включить свет. Конечно, киношкола дает какие-то базовые знания. Но единственный способ научиться делать кино — это начать его снимать».
«Конечно же, на меня повлияло модное в те годы европейское кино, французское и итальянское. Оно служило источником вдохновения. Давало уверенность в том, что я тоже могу так сделать. Однако, к примеру, беспрестанно движущаяся камера в моих фильмах — не от Феллини или Годара, это скорее хореография, на которую влияли старые американские мюзиклы. А многое в кино я изобретал сам. Когда я начал делать первый фильм, у меня была только камера и актеры. На все остальное не хватило денег. Снимал я недели три. Затем наступил полугодовой перерыв, потому что денег нам так и не перевели. Последовали жалобы, разбирательства, но я был счастлив. Боже, у меня была работа! Я так и не сделал фильм, но я прошел весь процесс и понял: начав снимать, ты уже не можешь остановиться».
«Работая на Роджера Кормана, с которым я начинал и которому многим обязан, я научился самому важному — дисциплине. Каждый фильм — это марафон. Это бег по рельсам, по которым движется скоростной поезд. Остановишься — собьет. Так что нужно просто двигаться вперед. Что бы ни случилось, ты должен продолжать работать. Кстати, про поезд я сказал не случайно. Снимать поезд — еще хуже, чем детей и животных. Грубо говоря, у тебя есть только один дубль, в противном случае нужно будет ждать, пока эта громадина отъедет на исходную позицию. Площадка — это военный лагерь. Дисциплина на ней очень важна».
«Когда я увидел Харви Кейтеля, сразу почувствовал себя комфортно. Итальянец и еврей — мы сразу нашли общий язык. Мы думали и чувствовали одинаково. И еще у Харви потрясающее чувство юмора. С Робертом де Ниро меня познакомил Брайан де Пальма. Помню, он пригласил нас на Рождество, и мы разговорились. Роберт назвал мне пару имен парней с соседней улицы и спросил, помню ли я их. Так я понял, что в детстве мы встречались. У нас были свои маленькие группировки, и Роберт состоял в той, с которой мы соперничали. Странно, что я не помнил о нашем знакомстве. Он идеально подходил на роль в «Злых улицах», превосходно знал и чувствовал этот контекст. Намного позже я узнал, что его отец — известный художник. В общем-то, Роберт принадлежал к более высокому классу, до которого мне, парню из рабочего класса, было не допрыгнуть. Но при нашей первой встрече я был уверен, что он вырос на задворках». «Культура, из которой я пришел, очень серьезна. Серьезны и обстоятельства, которые привели мою семью в Америку. У нас это передается из поколения в поколение. Когда я снимаю насилие, я снимаю трагедию. Я снимаю его так, как если бы сам был его частью. Это очень неприятно, и не дай вам Бог испытать нечто подобное. Но эмоциональное насилие гораздо страшнее физического, уж поверьте. Зато я не знаю, как снимать секс. Может, когда-нибудь пойму. Вообще угол зрения зависит от того, что думает о сексе сам режиссер. И все-таки пока я не созрел для того, чтобы снять секс в кино. Пару идей у меня есть, но осуществить их я не готов».
«Вот что еще важно: ты должен быть сумасшедшим. Просто с ума сходить от кинематографа. Мне очень жаль это говорить, но кино должно быть смыслом жизни. Большим даже, чем семья. Чтобы стать режиссером, нужно хотеть снимать кино больше всего на свете. Помните, что при этом я говорю не только о других режиссерах, но и о себе. Кинематограф по-настоящему опасен. Впервые нам доверили снять короткометражку на четвертый год обучения. Я, правда, сделал две и даже получил небольшое признание. Мне дали две награды. Мой отец был очень горд. Я получил целых пятьсот долларов! Это немного успокоило моих родителей, которые уже начали нервничать».
........................................................
Тарантино и его женщины.
Наталия Хлюстова
Канны
Одним из самых громких и скандальных событий юбилейного 60-го Каннского кинофестиваля стала мировая премьера нового фильма Квентина Тарантино «Доказательство смерти». Через несколько дней он выйдет в российский прокат. Это дань почтения ужастикам и фильмампогоням 1970-х, рассказ о серийном убийце по имени Майк (Курт Рассел), который уничтожает своих жертв при помощи автомобиля. «Доказательство смерти» построено довольно необычно: картина состоит большей частью из диалогов, но периодически взрывается бешеным каскадом событий, которые усталый зал встречает овациями. Мнения о новом творении Тарантино разделились: одни сочли, что мастер вышел в тираж, другие — что он снял самый радикальный свой фильм.
Корреспондент The New Times в Каннах пообщался с тремя актрисами этой картины — девушками, которым удается бросить вызов страшному маньяку и победить его. Одна из них — Розарио Доусон, начинавшая еще в «Детках» Ларри Кларка, а в последние годы успевшая сняться у Спайка Ли («25-й час»), Оливера Стоуна («Александр») и Роберта Родригеса («Город грехов»). Вторая — телезвезда Трэйси Томс, игравшая в прошлогодней хитовой комедии «Дьявол носит Prada». Третья менее известна, хотя Тарантино знаком с ней довольно близко: это новозеландская каскадерша Зои Белл, дублировавшая Уму Турман во всех опасных сценах обеих частей «Убить Билла».
Актрисы Розарио Доусон, Зои Белл, Роуз МакГоуэн и Трэйси Томс (слева направо), сыгравшие главных героинь фильма «Доказательство смерти» |
«Квентин превращает
— и своих актеров, —
и своих зрителей в синефилов»
Розарио Доусон
Как впечатления от работы с Тарантино?
В двух словах не расскажешь. Квентин — потрясающий человек. Прежде всего, общаясь с ним, ты получаешь немыслимое количество новой информации. Он знает наизусть все американское кино! Но это еще что, он может часами рассказывать, причем безумно увлекательно, о своем любимом режиссере из Японии или Китая. Но он не только кино любит. Квентин вообще редкостный жизнелюб, от него заражаешься оптимизмом. А насколько он талантлив — уму непостижимо: я уже привыкла к мысли, что лучшего сценариста, чем он, нет на свете, но как он умудрился так здорово написать диалоги для женщин? Диалоги диалогами, но ведь и экшн-сцены у него выходят потрясающе. Кроме того, он способен заразить своей киноманией любого. До знакомства с ним ты можешь не интересоваться кинематографом 1970-х или 1950-х и все-таки получить удовольствие от его фильмов, где этот кинематограф обильно цитируется. А потом тебе вдруг захочется познакомиться со всеми первоисточниками. Квентин превращает и своих актеров, и своих зрителей в синефилов. Он точно знает, что в каждом, даже плохом, фильме есть что-то уникальное, что-то особенное. Это — первый фильм о вьетнамской войне, а в том впервые главную роль сыграла афроамериканка... И так далее.
Вас не смутили жестокие сцены «Доказательства смерти»?
Ничуть. Во-первых, Квентин очень умен, и жестокости у него в фильмах ровно столько, чтобы получить наибольшее число экранов из возможных. Во-вторых, героини нашей картины ведут себя необычно, но на самом деле это не какие-то злодейки, а нормальные, современные, вменяемые девушки. Вам непривычно смотреть «Доказательство смерти», потому что вы находитесь в плену стереотипов: героем, по-вашему, может быть только Брюс Уиллис, а женщины не могут быть супергероинями. Они не обязательно должны быть подружками главных героев, или мужеподобными стервами, или объектами сексуального вожделения. Наши девушки — совершенно нормальные.
А как Вам Канны?
В целом здорово, хотя есть один подвох: поспать вообще не удается. Смотришь со стороны на все эти шикарные премьеры и радуешься. А когда у тебя самой такая премьера — только из зала выходишь во втором часу ночи. И надо же хорошо выглядеть, всем улыбаться! А с утра — опять по кругу, сплошные мероприятия... А я еще из Никарагуа только что приехала. Ладно, дома отосплюсь...
«У Квентина свое представление
— о власти женщин —
над мужчинами»
Трэйси Томс
До какой степени фильм Квентина Тарантино отражает Ваши взгляды на место женщины в нынешнем мире? Она действительно должна брать власть в свои руки и не обращать внимания на мужчин?
У Квентина свое представление о власти женщин над мужчинами, об их силе: если вы видели «Убить Билла», то понимаете, что я имею в виду. Героини нашего фильма «Доказательство смерти» — крутые, умные, способные девушки. Им не нужны вечерние туалеты, им хватает джинсов и маек. Они не пытаются продать себя мужчинам — это мужчины сражаются за право им понравиться! Им не нужно играть в чужие игры и изображать леди из высшего света, плоских, как в мультфильмах. Они — люди, настоящие, живые, а не ангелы. Могут ругаться матом, сплетничать. И не обязательно краснеть при этом. У них тоже есть чувство юмора, и они тоже любят быстрые и лихие тачки.
Вам действительно настолько понравилась сцена заключительной погони, как Вашей героине в фильме, или все-таки было не по себе?
Могу сказать лишь одно: сначала мы на всякий случай отсняли все диалоги, и только потом я села за руль. Вдруг что-то пойдет не так? Но все прошло превосходно. Сами видите: я жива и здорова. Вообще же, стоит мне сесть за руль хорошего автомобиля, и меня оттуда уже не вытащишь.
Только Вы учились чему-то у Тарантино или он тоже учился у Вас?
Помню, мы о чем-то шутили в перерыве между съемками, и я сказала одну смешную фразу. Все засмеялись — и забыли об этом. А на следующий день мне дают мои страницы сценария, и там я обнаруживаю свою же шутку! Квентин сказал: «Раз это смешно, почему бы этим не воспользоваться?»
«Если Тарантино испугался,
— значит, и зритель испугается. —
Этого я и добиваюсь»
Зои Белл
Как вышло, что Вы, не будучи актрисой по основному роду занятий, сыграли в «Доказательстве смерти» если не главную, то важнейшую женскую роль?
Дело было так. Каскадерш-женщин в мире не так много, как кажется, а ведь для того, чтобы дублировать того или иного артиста, надо обладать определенной внешностью. Я подошла Квентину как дублерша Умы Турман, и без меня «Убить Билла» точно бы не состоялся. Он просто наслаждался трюками, в которых я участвовала, а потом с увлечением посмотрел фильм о фильме, где были показаны те же трюки. Тогда у него родилась идея снять картину, где я играла бы как актриса, хотя вместе с тем играла бы саму себя.
Эта симпатичная блондинка, которая буквально голыми руками убивает здорового мужчину, да еще маньяка, действительно Вы?
Ну, таких случаев в моей жизни пока не было, но, судя по всем диалогам, манере вести себя и одеваться, на экране действительно подлинная я, а не вымышленный персонаж. Видеть себя со стороны было довольно странно. Правда, это не стопроцентная я: ты себя видишь по-другому, чем тебя видят со стороны, и, даже посмотрев в зеркало, нередко удивишься: «Неужели это я?» Скажем так, Зои Белл на экране — версия меня, созданная Квентином. Но это судьба всех актеров: они волей-неволей сливаются со своими персонажами.
У Вас-то не было каскадера. Не было страшно выполнять все эти трюки?
Трюки всегда опасны. Хотя бояться надо было не мне, а Квентину: если со мной что-нибудь случится, дублера на замену не поставишь, да и где его возьмешь? Тарантино все время бегал и спрашивал: «Ты в порядке, все хорошо?» А я только смеялась: если он испугался, значит, и зритель испугается. Этого я и добиваюсь. В жизни я была пару раз на волосок от смерти, но «Доказательство смерти» снималось в совершенно безопасных условиях. У меня была страховка. Хочу сказать публике лишь одно: не стоит пытаться повторить мой трюк и проехаться со скоростью 150 км/ч на капоте автомобиля. Даже при скорости 20 км/ч это довольно опасно, а так, как мы делаем это в фильме, нечего и пытаться. На первой же кочке свалитесь и живыми из этой авантюры не выберетесь.
