Референдум о независимости Каталонии — событие по всем параметрам далекое от интересов россиян: интригу вокруг каталонского сепаратизма невозможно свести к набору односложных хэштегов («Обама чмо», «Трамп наш» и т. д.), она не про геополитику и не про духовность, не про Америку или Украину, и вообще, испанцы с каталонцами нам не друг и не враг, а так. И тем не менее: картинки столкновений на улицах Барселоны, что называется, взрывают соцсети и идут первым сюжетом в новостях, и кажется, что каким-то непонятным образом это всех нас касается. Откуда у хлопца испанская грусть?
На то есть разные причины. Люди, принадлежащие к протестному движению, узнают в роликах из Барселоны собственный опыт: смотрите, тамошняя полиция точно так же, за руки, за ноги, тащит протестующих в автозак и лупит мирных людей дубинками — вот только демонстранты защищаются куда более яростно, интересно, не светит ли им каталонское «Болотное дело»? (По опыту предыдущих манифестаций можно предположить, что нет, не светит). Сторонники «русского мира» видят в каталонском референдуме отражение событий в Крыму и на Донбассе, кажется, что успех движения за отделение от Испании может придать вес и легитимность движениям за отделение от Украины («Мадрид в данном случае как Киев выступает», — пишет в ЖЖ Эдуард Лимонов). Потом, Каталония — это еще и всероссийский курорт, не такой массовый, как Турция или Египет, но куда более цивилизованный: то, что принято называть «европейской атмосферой» — неспешность, подлинность, взаимное уважение, человеческое разнообразие и терпимость к этому разнообразию, — впервые было явлено многим из нас в отпуске на Коста-Брава. И в кадрах, где люди в черных шлемах лупцуют вот этих неспешных и полных достоинства граждан старой Европы, есть что-то болезненное и противоестественное, как в картинке самолета, врезающегося в небоскреб.
И в кадрах, где люди в черных шлемах лупцуют вот этих неспешных и полных достоинства граждан старой Европы, есть что-то болезненное и противоестественное, как в картинке самолета, врезающегося в небоскреб
Так или иначе, мы интуитивно ищем в каталонских событиях прецедент, исторический пример, который мог бы подтвердить наш собственный политический выбор, — да, требовать отделения от метрополии это нормально (или да, сопротивляться полицейскому насилию вполне допустимо). Но может быть, полезнее было бы отойти на пару шагов в прошлое — за шокирующими видео из Барселоны стоит какая-то своя история, не похожая на нашу сегодняшнюю, но отзывающаяся воспоминаниями о недавнем прошлом (или предчувствиями возможного будущего).
Движение за отделение Каталонии в каком-то смысле создал генерал Франко — разогнавший местные органы власти, запретивший обучение на каталанском языке, распорядившийся заменить каталонские имена и названия улиц на их кастильские аналоги. После смерти диктатора маятник качнулся в другую сторону — Каталония получает автономный статус и собственное правительство, восстанавливается в правах каталанский язык, возвращаются имена и таблички. В 2006-м Каталония принимает, а испанский парламент утверждает новое «Положение об автономии»; казалось бы, вот она, точка равновесия. Но спустя четыре года Конституционный суд признает недействительными несколько статей «Положения» — приоритет каталанского языка, перевод судов в региональное подчинение, упоминание о «каталанской нации» в преамбуле документа. И пружина начинает раскручиваться: миллион человек, вышедших в Барселоне на демонстрацию за независимость, декларация о суверенитете, новые резолюции и демонстрации, и как итог — референдум об отделении, который никогда не будет признан федералами и послужит доказательством правоты для сторонников отделения. Особенно веским это доказательство становится из-за действий силовиков: более 700 пострадавших, шокирующее по меркам современной Европы уличное насилие, кровь на лицах женщин и стариков придают движению за независимость совершенно иной статус.
Есть в этом что-то подозрительно знакомое, не правда ли? Федеральная власть то подавляет языковые и культурные автономии, то предоставляет им ограниченные права, то закручивает гайки вновь — и возвратно-поступательное движение этого маятника лишь придает сепаратистским движениям энергию и уверенность в собственной правоте. Вопрос о статусе автономии из плоскости демократических процедур переходит в регистр полицейского насилия с пострадавшими среди гражданских — и начинает восприниматься не как предмет политического торга, но как сакральная ценность, дело, под которым струится кровь. Барселона в каком-то смысле похожа сегодня на Вильнюс образца августа 1991-го, мы знаем, чем заканчивается эта история, и нет никакой уверенности, что демократические институции старой Европы способны развернуть ее в обратную сторону. И уж тем более нет ощущения, что в российской политической традиции зашиты какие-то механизмы, сдержки и противовесы, которых не хватило позднесоветскому или нынешнему испанскому руководству. По разным причинам и с разными политическими основаниями мы переживаем за каталонских протестующих, совершенно не представляя себе, как модерировать подобные конфликты, когда и если один из российских регионов вдруг вспомнит о старых имперских обидах или недавно ущемленной автономии.
