Показная жесткость обысков, ночное задержание, люди в масках, подталкивающие известного режиссера, чьи руки в наручниках, хорошо организованное медийное сопровождение, поступательно расширяющийся круг подозреваемых — дело Кирилла Серебренникова и «Седьмой студии» невозможно свести к вопросу о возможном «мошенничестве» и «хищениях». У этой операции много задач, смыслов и возможных последствий. Вопрос «Что означает дело Серебренникова» не имеет смысла — если не принимать во внимание разные аудитории этого дела: для каждой из них есть свой ответ.
Силовики
Громкое дело с участием медийных персон, начавшееся за полгода до выборов, безусловно, обещает повышенное внимание — и, вполне вероятно, новые бюджеты, назначения, продвижения по службе. Это еще и неплохой способ проверить силы или обозначить свое место на поляне — известно, что у фигурантов дела есть высокопоставленные покровители, так посмотрим же, где сегодня границы их полномочий. Возможно, впрочем, что цели силовых структур гораздо более конкретны: участие в деле Управления ФСБ по борьбе с терроризмом и защите конституционного строя выглядит более чем логично, если посмотреть на дела, которыми это управление занимается в последние годы — здесь и «дело реставраторов», по которому уже арестованы несколько высокопоставленных чиновников Минкульта, в том числе замминистра Григорий Пирумов, и выемка документов в Эрмитаже, связанная с расходованием бюджетных средств на строительство нового фондохранилища. Вопреки тому, что говорил в комментариях бывший начальник ЦОС ФСБ генерал Михайлов — дескать, это управление деликатно работает с интеллигенцией, оберегая ее от провокаций наших геополитических противников, — возможно, в этом деле ФСБ интересуют не столько режиссеры и актеры, сколько чиновники. Множество дел, связанных с государственным финансированием культурных проектов, бьют в одну точку, и речь не о судьбе конкретного министра Мединского — а о самой системе распределения бюджетных денег на культуру, в которой могут появиться новые правила, игроки и кураторы.
У фигурантов дела есть высокопоставленные покровители, так посмотрим же, где сегодня границы их полномочий
Министерство культуры
Занятая Министерством позиция «над схваткой» со скупыми малосодержательными комментариями сомнительна с этической точки зрения, но объяснима юридически: средства на проект «Платформа» выделялись правительством РФ и формально шли по линии Минкульта — постановление о выделении субсидий подписал тогдашний глава правительства Владимир Путин. Требование Минкульта возместить ущерб, нанесенный «Седьмой студией», выглядит, как желание уже на старте дела выступить с позиции потерпевшего — чтобы не фигурировать в нем в статусе плохого контролера или, не дай бог, соучастника. Нынешнее руководство Минкульта в любом случае остается ни при чем — средства на «Платформу» были выделены задолго до назначения Мединского, сам министр заявлял о несогласии с проектами Серебренникова еще до открытия уголовных дел, «Гоголь-центр» (если руки следствия, не дай бог, дотянутся и туда) — вообще учреждение муниципальное, к Минкульту отношения не имеет. Но учитывая контекст, который создают названные выше дела, — все равно неуютно.
Постановление о выделении субсидий подписал тогдашний глава правительства Владимир Путин
Кремль
Мы заранее знаем, какие комментарии по делу нам придется услышать от официальных кремлевских лиц: это не в нашей повестке, пусть разберется суд, сажать людей искусства неправильно, но за расходованием госсредств должен быть контроль. Мы знаем о том, что близкие к Путину деятели культуры просят его освободить Серебренникова — логично предположить, что близкие к Путину деятели силовых структур точно так же доказывают, что надо его показательно посадить. На самом деле для Кремля это дело означает более-менее ничего — при любом исходе возможные последствия «теряются в округлениях». Недовольство творческой интеллигенции — величина, во-первых, постоянная, во-вторых, давно понятно, что с ней можно не считаться. Ущерб для международной репутации вряд ли станет больше — на фоне скандалов с русскими хакерами или попытками обойти санкции. То, что близкие к Путину деятели откажутся быть его доверенными лицами в предвыборной компании, тоже можно пережить: сложно представить себе людей, которые пошли бы голосовать за Путина, потому что так велел Евгений Миронов; заставлять Чулпан Хаматову записывать очередной ролик в поддержку президента могут только люди, находящие удовольствие в изощренных психологических экспериментах. В нынешней ситуации предвыборная кампания могла бы обойтись вообще без доверенных лиц (а также рекламы, директ-маркетинга и мемов в соцсетях), но если понадобится — за культуру выступят безотказные Кобзон, Говорухин, Боярский и Бутман.
Заставлять Чулпан Хаматову записывать очередной ролик в поддержку президента могут только люди, находящие удовольствие в изощренных психологических экспериментах
Зрители
Речь не о лояльных зрителях «Гоголь-центра» — их отношение к делу вполне однозначное. Но для зрителей, которые следят за ним по выпускам телевизионных новостей, оно имеет совершенно другой смысл: достаточно связать в одном предложении слова «хищение», «бюджет» и «режиссер», чтобы до всякого судебного разбирательства получить историю о зарвавшемся московском выскочке, который жирует на наши деньги. Воруют министры, воруют губернаторы, но от них хоть порядок есть, а этот что — с голой жопой по сцене скачет? В последние годы в общественном сознании к современному искусству были технологично прикреплены ярлыки «кощунство», «разврат» и «разрушение традиционных ценностей», теперь к нему будет приклеен еще и тег «воровство». В преддверие четвертого срока Путина это значимый смысловой акцент.
Достаточно связать в одном предложении слова «хищение», «бюджет» и «режиссер», чтобы до всякого судебного разбирательства получить историю о зарвавшемся московском выскочке, который жирует на наши деньги
Театр
Если даже дело закончится полным оправданием его фигурантов, «Гоголь-центру» будет тяжело. Все бюджетное финансирование будет рассматриваться под следовательским микроскопом, привлекать спонсорские средства будет тяжелее, вся надежда на поддержку зрителей, но этой поддержки мало, чтобы сохранить театр в его нынешнем состоянии. И это не говоря о сотрудниках театра, которым уже пришлось или еще придется перенести тяжелые в моральном плане испытания. Зная преданность коллектива «Гоголь-центра» своему делу (и своему руководителю), можно не сомневаться, что они будут держаться до последнего. И нетрудно предположить, где лежит эта последняя черта: ходят упорные слухи, что культурные власти уже предлагают разным театральным деятелям пост руководителя «Гоголь-центра», и даже если на этой должности окажется самый прекрасный человек, но со стороны — это будет означать разрушение театра, как это было с «Таганкой» после Любимова.
Ходят упорные слухи, что культурные власти уже предлагают разным театральным деятелям пост руководителя «Гоголь-центра»
Театральная общественность
Дело Серебренникова показывает, что никакой театральной общественности, как единого организма, способного на коллективное действие, в стране нет. Есть отдельные авторитетные люди — в диапазоне от Табакова до Вырыпаева, не боящиеся открыто говорить о несогласии с происходящим. Есть десятки друзей и коллег, которые ходят на суд, собирают средства на адвокатов. Есть сотни сочувствующих, готовых подписать петицию или произнести нужные слова перед спектаклем. Есть молчаливое большинство, которому, в общем, все равно. Есть люди и целые коллективы, для которых Серебренников — символ всего худшего, что случилось с российским театром. Отказ от государственных денег или полный разрыв отношений с государством, к которому призывает открытое письмо Ивана Вырыпаева, выглядит тяжелым решением даже для людей успешных и востребованных на Западе — и уж совсем невыполнимым для огромной массы репертуарных театров, которые испокон веков живут за счет бюджетных дотаций и не знают другой альтернативы. Зато театральные менеджеры, глядя на Серебренникова и Малобродского, будут понимать, что это может случиться с каждым, и заранее опасаться пересечь «двойную сплошную». Пространство для свободного творчества сокращается, пространство самоцензуры растет.
Отказ от государственных денег или полный разрыв отношений с государством невозможно для огромной массы репертуарных театров, которые живут за счет бюджетных дотаций
Интеллигенция
В деле Серебренникова интеллигенция в очередной раз оказывается в ситуации неразрешимого морального конфликта, причем линии этого конфликта каждый вынужден прочерчивать сам. Выражение «власть посылает нам сигнал» стало уже заезженным штампом, но смысл этого сигнала не поддается расшифровке. Не надо брать государственные деньги? Надо брать деньги, но потом играть по правилам государства? Это за либеральные высказывания в интервью? Это за высокопоставленных друзей? Это за слишком смелое искусство? Это как, почему и за что? Вероятно, принципиальная нечитаемость находится в самой природе этого сигнала — он устроен так, чтобы его цель и задачи оставались до последнего неясны, а возможные интерпретации стремились к бесконечности. Как известно, в годы Большого террора люди точно так же пытались найти логику в происходящем — если N забрали, значит, было за что? А есть ли правила, кого и за что забирают? А что нужно сделать, чтобы забрали меня? Нынешняя спецоперация предлагает интеллигенции еще раз сыграть в эту игру; хотя из истории известно, что в этой игре нет правильного ответа, и единственным ее исходом оказывается страх.
Как известно, в годы Большого террора люди точно так же пытались найти логику в происходящем — если N забрали, значит, было за что?
Серебренников, Малобродский, Итин, Масляева
Все остальные тезисы могут быть подвергнуты сомнению, но здесь речь о живых людях, которые переживают самую большую в жизни трагедию, и любые попытки строить прогнозы или расшифровывать смысл происходящего применительно к ним будут неуместны. Можно только пожелать им скорейшего освобождения — и верить, что это обязательно случится.
