В Касселе открылась очень странная художественная выставка, которая разворачивает перед искусством совершенно новые возможности. Чтобы быть современным, сегодня нужно смотреть в прошлое.
Екатерина Деготь
куратор художественных выставок и арт-критик, специально для The New Times
«Ты пришел в самое сердце Германии только для того, чтобы прочитать слово «искусство» в своей собственной тени» — вот какой текст открывается посетителю инсталляции чилийца Гонзало Диаза
Информация о «Документе-12» была крайне противоречивой. Куратор Рогер Бюргель обещал острое политическое искусство и одновременно еще немного красивой абстрактной скульптуры. Перед открытием пошли самые дикие слухи о том, что художник Ай Вейвей привезет на вернисаж 1001 китайца и они пройдут мощным строем через Кассель, «неся с собой хаос». Вскоре выяснилось, что привозить их будут маленькими группками и что вместо живых китайцев по всем пяти зданиям, где располагается выставка, будет расставлен 1001 старинный резной стул.
«Призрачный грузовик» Иньиго Манглано-Оваля — копия мобильной лаборатории биологического оружия, такие использовались США в Ираке. Только когда глаза привыкают к темноте, зритель начинает видеть призрак — и осознавать его реальность |
Ай Вейвей обещал привезти на «Документу-12» 1001 китайца. В их ожидании застыл 1001 старинный резной стул |
Абстрактная скульптура из жевательной резинки Алины Шапочников (1971) сохранилась лишь на фотографии |
Ромуальд Хазуме построил лодку из самого «натурального» в его родном Бенине материала — канистр из-под бензина. Работа называется «Мечта» |
«Электрическое платье» японки Атсуко Танака (1956) — одновременно перформанс и движущаяся картина |
Работа испанского абстрактного скульптора Хорхе Отейсы — одного из героев модернизма 1950-х годов |
Впрочем, недоумение от этого только усилилось: к хаосу и перформансам — даже самым жестким — все привыкли. Но вместо мощного действия зрителям была предложена тонкая резьба — кто-нибудь в современном искусстве слышал о резьбе? В каждом из выставочных пространств «Документы» посреди современных произведений гденибудь да висит настоящий древний ковер или свиток. И с той же частотой пульсируют по залам древности нашего современного мира — маленькие геометрические абстракции 60-х годов.
И всегда это работы полузабытых художников, почти столь же анонимных, как восточные вышивальщицы. Авторы перемешаны между собой, один художник встречается в разных местах, и его уже узнаешь как родного.
Все это представлено не в привычном «белом кубе», а на фоне ярких, порой прямо-таки розовых стен. Часть выставки устроена в музее посреди картин Рембрандта и Рубенса. А ключевым произведением выставки стал альбом XVIII века, в котором один прусский посол перемешал миниатюры из Персии, Китая, Оттоманской империи и Европы, вырвав их из родного контекста, — то есть сделав то же самое, что сейчас Бюргель. Все это заставило многих думать, что куратор просто саботировал задачу, которая была на него возложена. Газеты пестрят заголовками «Худшая «Документа» всех времен и народов». Видные музейные директора крутят пальцем у виска. В кулуарах часто звучит слово «наивность». Куратор только подтверждает эту репутацию: на прессконференции он отказался комментировать свою работу, заявив, что «она должна говорить сама за себя».
«Поэзия должна быть глуповата» — таков, видимо, был его девиз. Но, похоже, именно в этом простодушии сегодня есть возможность новизны.
Концепцию автора выставки можно было бы сформулировать так: любое искусство есть восточная каллиграфия, языка которой мы просто не знаем (не случайно Бюргелю так понравились металлические скульптурные каллиграфии московского художника Дмитрия Гутова). Другой ориентир — танец, работа тела, еще один непонятный язык. В одном из залов выступают танцовщицы крупнейшего американского хореографа Триши Браун, а время от времени укладываются «спать» в яркие цветные гамачки. Наконец, для куратора важно было включить в состав участников Феррана Адриа — знаменитого каталонского повара-авангардиста; это явно призвано было реабилитировать идею вкуса — термин, который считается неприличным употреблять вот уже много лет.
Рогер Бюргель стоял на развилке, которая обещала ему провал в любом случае: либо он делает выставку, «влипающую» в модный мейнстрим, либо заслужит репутацию консерватора. Современное искусство в последние годы выработало стратегию, которую можно было бы назвать «прогрессивный шик»: оно сильно политизировалось и одновременно ответило на конкуренцию с кино, рекламой и MTV. Мегаинсталляции и огромные видеопроекции соблазнительно зрелищны, намек на социальное содержание гарантирует благосклонность критиков, и все это обеспечивает бурный рост цен. Рука моет руку: критики хвалят, кураторы промотируют, и все они вместе работают на рынок и наслаждаются им.
Либо надо было делать выставку еще «быстрее, выше, сильнее, дороже», либо сделать выставку, максимально непохожую на сочащуюся золотом ярмарку «Арт-Базель». Бюргель и егo партнерша Рут Ноак решились на второе.
Но это парадоксальным образом означало в чем-то сделать шаг назад и реабилитировать, например, понятие красоты в каком-то докомпьютерном смысле. Это было рискованно. Как вместо сильного и острого показать нежное и прекрасное и при этом остаться беспокоящим — disturbing, если употребить очень важное, но совершенно незнакомое русскому человеку слово? Как вспомнить о классике и не стать реакционером?
С моей точки зрения, Бюргелю и Ноак это удалось, хотя и не на сто процентов. Мне давно кажется очевидным, что идея сугубо «современного», «актуального» искусства, искусства «здесь и сейчас» перестала быть прогрессивной, какой она была в XIX веке.
Сегодня, когда человек живет не томами Плутарха, а газетой и телевизором, обращение к прошлому свидетельствует о серьезности куратора и художника. И поэтому, мне кажется, Бюргель так пафосно подал фильм ирландского художника Джеймса Колмана, представляющий собой 45-минутный монолог великого актера Харви Кейтеля о смысле жизни и смерти — на фоне античных руин.
На «Документе» была выстроена новая история искусства: прозвучали совершенно новые имена из прошлого. Очень часто это были женщины. Многих из них уже нет в живых. Среди последних японка Атсуко Танака, в 1950-е годы сделавшая платье из электрических лампочек. Особое место занимают работы тех, кто бросил искусство, как, например, американка Ли Лозано, которая последние тридцать лет своей жизни принципиально не разговаривала ни с одним представителем арт-мира и ни с одной женщиной — таков был ее проект.
Выставка вообще сосредоточилась на разного рода аутсайдерском искусстве. Крайним примером оказались каракули одного известного художника в восьмилетнем возрасте, неотличимые от рисунков любого другого ребенка. Аутсайдерство другого рода представляла реалистическая живопись в стиле гомо-трэш (малоизвестный австралийско-чилийский живописец Хуан Давила).
Лучшее на нынешней «Документе» — работы нежные и странные, в человеческой эфемерности, смертности которых и заключен их острый политический смысл. Таковы причудливые скульптуры из жевательной резинки, сохранившиеся только в старых фотографиях, — отчего-то душераздирающая работа польско-французского скульптора Алины Шапочников, сделанная ею незадолго до кончины. В одном из залов, в храмовой темноте и тишине, выстроена ротонда, внутри которой — скульптуры ныне здравствующей индийской художницы Шилы Гоуда, сделанные из пепла. Они настолько хрупки, что зрителей просят воздерживаться чуть ли не от дыхания. После выставки они, безусловно, уйдут в небытие, а не будут проданы на «Арт-Базеле».
Вообще единственное, что объединяет очень разных участников «Документы-12», это их некоррумпированность рынком. Все они, разумеется, время от времени что-то продают, но ни один не сотрудничает с узким кругом особо «жирных» галерей, которые легко осваивают бюджет всей «Документы» за пару дней. От таких галерей, судя по всему, при выборе художников специально отказались. Пусть даже и художники там тоже были неплохие и сами галереи, конечно, были заинтересованы раскрутить «своих». Но таков был принцип.
В этом смысле любопытно то, что часть русских художников была откровенно представлена (если судить по пиару в России) как раз бывшей московской галереей, а ныне фондом Stella Art Foundation, которая даже собиралась устроить в Касселе в их честь вечеринку с речью Бюргеля. Вечеринка не состоялась вроде бы случайно, но теперь у меня закрадывается подозрение, что этому мог воспротивиться сам куратор. Впрочем, вопрос о том, как русские художники, коллекционеры и галереи вписываются в новую международную конъюнктуру, рыночную и нерыночную, как они там себя ведут и как их принимают, слишком интересен, чтобы затрагивать его в таком беглом рассказе.
Documenta («Документа») —
групповая художественная выставка, с 1955 года раз в четыре-пять лет проходящая в немецком городе Касселе. Первая «Документа» была устроена как раздел садоводческой выставки. С конца 1960-х годов «Документа» стала главной художественной инстанцией в мире. Учас- тие в ней есть высшее признание для художника, альтернатива рыночному успеху. Выставка делается каждый раз новым куратором, и выбор его на это место, а потом выбор художников, который он сделает для выставки, серьезно влияют на художественную конъюнктуру. Сейчас известность «Документы» вышла далеко за пределы профессионального сообщества — прошлую выставку посетили 650 тысяч человек. Бюджет в этом году составил почти 20 миллионов евро, на выставке представлено 530 работ 113 художников из всех регионов нашей планеты. Куратором «Документы-12» был избран сорокапятилетний австриец Рогер Бюргель, который привлек к работе свою жену — искусствоведа Рут Ноак. Впервые с 1993 года для выставки были отобраны художники из России (Дмитрий Гутов, Андрей Монастырский, Анатолий Осмоловский, Кирилл Преображенский) — это большой успех современного русского искусства.
