На афише спектакля — фотопортрет темнокожей девушки с застывшим в глазах диким, животным страхом. Таким образом авторы заявляют главную тему драмы — ксенофобия, ненависть к чужому, непонятному, другому.
Но российский контекст изменил лицо постановки: инаковость превратилась в инакомыслие, за которое убивают.
Тайные знаки
Польский режиссер Гжегож Яжина впервые работает с русскими артистами на русской сцене, хотя его имя российским театральным людям известно давно: Яжина — один из лидеров современного европейского театра, бунтарь и интеллектуал, не признающий никаких табу в культуре, исповедующий театр смелых идей и открытых эмоций. К знаменитому тексту польского философа и авангардиста Витольда Гомбровича он обращается уже в третий раз: свою первую «Ивонну» он поставил у себя на родине в 1997 году, затем сочинил либретто к одноименной опере и теперь выбрал эту пьесу для постановки в Москве.
«Ивонна» давно стала классикой — ее ставят по всему миру наряду с абсурдистскими драмами Ионеско и Беккета, хотя на российскую сцену она пришла сравнительно недавно и сразу стала одной из самых востребованных. «Ивонну» ставили Владимир Мирзоев в Театре Вахтангова, Алексей Левинский в «Эрмитаже», Олег Рыбкин в Новосибирском «Красном факеле». И каждый раз удивительно живучий и современный текст, написанный в конце тридцатых годов прошлого века, поражал новыми смыслами и парадоксальными акцентами, погружающими нас даже не в сегодняшний, а в завтрашний день.
МОЛЧАНИЕ ИВОННЫ РАЗРУШИЛО ТО, ЧТО НЕ СМОГЛИ ПОБЕДИТЬ НИ РЕВОЛЮЦИИ, НИ ВОССТАНИЯ. ОНО ПРОБУДИЛО ОТВЕТНУЮ НЕНАВИСТЬ, СТРАСТНОЕ ЖЕЛАНИЕ УБИТЬ МОЛЧАЩЕГО
В Театре Наций «Ивонна» — почти антиутопия, мрачное, страшное даже не предупреждение, а предзнаменование, перед неизбежностью которого можно только смириться. Актуальность пьесы Яжина подчеркивает резко врывающимися в ткань спектакля информационными блоками, когда бесстрастный металлический голос диктора опрокидывает на нас сенсационные новости из разных сфер — то новых технологий, то исторических открытий, то общественных явлений. Впрочем, в какой-то момент сценическая реальность побеждает правду жизни и опережает ее по части социальной и политической остроты.
Гений Гомбровича словно зашифровал в «Ивонне» тайные знаки, которые проявляются как симпатические чернила при определенной атмосфере. Угадать и воссоздать эту атмосферу — вот главная задача постановщика. Яжина — как настоящий театральный мыслитель — безусловно знал, какими способами этого добиться. Но вряд ли он мог предположить, какую значительную роль в этом поиске сыграет российская действительность, пресловутая «российская почва», не желающая вписываться в мировой контекст, а истерично требующая своего «особого пути». Ну что ж, требовали? Получайте.
Голые короли
А получилась — про силу молчания, про отчаяние немоты. У Ивонны почти нет слов, всего несколько таинственных реплик и пронзительный, оглушительный крик, от которого взрываются стекла и закладывает уши. Ивонна — странная девушка с короткой стрижкой, в бесформенном мешковатом комбинезоне — попадет в самую сердцевину высшей власти, где в нее влюбляется рефлексирующий наследник и, чтобы досадить своим родителям, объявляет своей невестой. Молчащая Ивонна словно призрак бродит по дворцовым покоям, раздражая его обитателей своим блаженным обликом — то ли сумасшедшей, то ли святой. Ивонна не кланяется и не гнется, смеется над тем, что в этих стенах вызывает священный трепет, пристально вглядывается в то, во что вглядываться не принято, и никогда не отводит глаз, даже если ей связывают руки и угрожают ножом. Этот душераздирающий взгляд Ивонны выжигает из властителей все их тайные пороки и припрятанные грехи, превращая благовоспитанных успешных аристократических особ в отвратительных трусливых монстров. Маски валятся вместе с одеждой — и к финалу короли буквально оказываются голыми, и скрыть эту омерзительную наготу не в состоянии даже спешно водруженная на голову сверкающая корона.
Молчание Ивонны разрушило то, что не смогли победить ни революции, ни восстания. Именно молчание пробудило ответную ненависть, страстное желание убить молчащего, расправиться с этой чертовой молчаливой тварью, вытащившей на свет все, что было так тщательно и, казалось, навечно припрятано.
Ивонна — одиночка, органически не способная на фальшь, она сама по себе — камертон, задающий чистую ноту. Потому так саморазоблачительны дребезжащие, каркающие голоса обитателей королевского дворца, давно утерявших слух, а вместе с ним — способность отличать правду от лжи, добродетель от порока, преступление от долга. Да, действительно, все начинается с чистоты взятой ноты, с невозможности соврать. Как тут не вспомнить знаменитую формулу одного из самых стойких инакомыслящих, Андрея Синявского, о «стилистических разногласиях» с властью.
Горло молчащего
Гжегож Яжина привез с собой свою постановочную команду, в которую, в числе прочих, вошли художница по костюмам Анна Ныковска (Анна не только постоянный соавтор спектаклей Яжины, но и его девушка) и блистательный современный художник Петр Лакомы (это его дебют в качестве сценографа).
Визуальный образ спектакля — это самодостаточное художественное пространство, где цветовая гамма, световые блики, неоновые всполохи, причудливые видеоинсталляции — не фон для действующих лиц, а их полноправные партнеры, порой весьма агрессивные, подминающие под себя актеров. А еще звуковая дорожка, почти непрерывно звучащая — то шорохом, то сиреной, то чиркающим по бумаге карандашом, то внезапной музыкой, то гудящей уличной толпой. А еще необычайной сложности костюмы, преображающие героев от сцены к сцене, — костюмы, от которых избавляешься постепенно, как от рудиментов и атавизмов, в виде оторванных рукавов, лопнувших на спине пиджаков, падающих юбок и разодранных платьев.
Свет на сцене мутный, рассеянный, вязкий, как туман, лица актеров, обычно облагороженные софитами, здесь выглядят зловещими, почти утратившими человеческие черты.
При всем богатстве и разнообразии постановочных приемов «Ивонна» — в высшей степени актерский спектакль, в котором нет ни одного случайного назначения — даже на роли второго плана.
РАЗДВОЕНИЕ, ПЕРЕРОСШЕЕ В БЕЗЖАЛОСТНУЮ ВОЙНУ С СОБОЙ, СО СВОИМ ИСТИННЫМ СУЩЕСТВОМ, СО СВОИМ ОТРАЖЕНИЕМ, НАСТИГАЕТ КАЖДОГО УЧАСТНИКА ДРАМЫ
Ивонна Дарьи Урсуляк — существо почти инфернальное, девушка со звезды, излучающая одновременно благостность и опасность. Пластика дикого зверька сочетается в ней с томным женским эротизмом, доверчивая улыбка ребенка незаметно трансформируется в дьявольскую насмешку. Словно и не принадлежат ей ни тело, ни глаза, ни губы, словно кто-то ломает ее изнутри и рвется наружу.
Королевская чета в исполнении Александра Феклистова и Агриппины Стекловой — это торжество вседозволенности и абсолютного нравственного растления, закамуфлированное под респектабельность и пуританство. Им предстоит пройти сложнейший путь — от пресыщенных и развращенных властью тиранов до обезумевших от страха все это потерять, затравленных стариков.
Романтического героя пьесы — принца Филиппа — актер Михаил Тройник разложил на части, как раскладывают крыс в лабораториях, и ужаснулся, обнаружив, что «голубая кровь» ничем не отличается от крысиной. То, что он принимал за принципиальность, оказалось гордыней, то, что за бунтарство, — малодушием, а то, что за смелость, — трусостью.
Раздвоение, переросшее в безжалостную войну с собой, со своим истинным существом, со своим отражением, настигает каждого участника драмы. И король снова и снова насилует и убивает, натягивая на руку латексную перчатку, как презерватив, и тайный порок похоти разрывает закованное в целлулоид тело королевы, и нож предательски дрожит в руках принца, склонившегося над горлом Ивонны.
Это маниакальное желание перерезать горло молчащему — одна из главных метафор спектакля, словно отвечающая на вопрос диктора: «Помните, когда вы в последний раз собирались что-то сказать и передумали из-за возможных последствий? А что если меньшинство — это молчаливое большинство?»
Фото: Мария Зайвый/пресс-служба театра Наций
