По переписи 1897 года более 77% населения Российской империи составляли крестьяне, и судьба России зависела от их благосостояния. А оно, вопреки ожиданиям организаторов реформы 1861 года, не росло, деревня беднела, и причина была очевидна: реформа освободила крестьянина от помещика, но не от сельского мира. Правительственный курс в царствование Александра III был направлен на сохранение такого положения — земля оставалась в коллективном пользовании общины, основанном на круговой поруке и регулярных земельных переделах.
Корень неустройства
На рубеже XIX–XX веков земельные наделы на душу мужского населения в среднем составляли 3 га — больше, чем во Франции, Германии и Италии. Но главная проблема русского сельского хозяйства заключалась в его малой рентабельности и доходности: низкими были и урожаи, и личная заинтересованность в результатах работы на общинной земле. «Мирская» уравниловка и коллективная ответственность лишали стимулов к труду. Сельский мир опекал и контролировал каждого домохозяина, многочисленные подати и долги раскладывались поровну, и справным хозяевам приходилось платить за лентяев. «Этот порядок землепользования убивает основной стимул всякой материальной культуры — сознание и уверенность, что результатом работы воспользуется сам трудящийся или близкие ему по крови и привязанностям лица, — писал в 1905 году в «Записке по крестьянскому делу» первый председатель Совета министров Сергей Витте. — Хозяйственный расчет, предприимчивость и энергия отдельных лиц бесцельны и в большинстве случаев даже неприложимы».
«Сибирь всасывала в себя поток людей и затем начинала выбрасывать на внутренний рынок потоки пшеницы, масла и других сельскохозяйственных продуктов»
Только в начале ХХ века в правительственных кругах стали обсуждать вопрос о снятии социальных ограничений с крестьян и закреплении ими общинных наделов в частную собственность. Фактически речь шла о том, как писал профессор Виктор Леонтович, чтобы «превзойти старомосковский принцип верховной собственности государства на землю» и завершить освободительную реформу 1861 года. Политика и история связали аграрные преобразования с именем министра внутренних дел Петра Столыпина, который, как считал отправленный в отставку Витте, заимствовал многие из его идей.
Сильные фигуры
В конце октября 1905 года главноуправляющим земледелием и землеустройством (ГУЗиЗ) стал Николай Кутлер, который считал возможным пойти на отчуждение части помещичьих земель в пользу малоземельных крестьян. Популистский проект Кутлера мог дать краткий психологический эффект, но вряд ли имел экономический смысл, так как проблема была не в малоземелье. Между тем решительно против крестьянской собственности на землю и «разрушения общины» выступил в 1906 году Александр Стишинский, глава ГУЗиЗ в кабинете Ивана Горемыкина, придерживавшийся крайне правых взглядов и не веривший в предприимчивость русского землепашца.
В июле 1906 года председателем Совета министров стал Петр Столыпин, изложивший свои взгляды так: «Пока крестьянин беден, пока он не обладает личной земельной собственностью, пока он находится насильно в тисках общины, он остается рабом, и никакой писаный закон не даст ему блага гражданской свободы. Прежде всего надлежит создать гражданина, крестьянина-собственника». Затем Столыпин немедленно добился отставки ретрограда Стишинского. Возглавил ГУЗиЗ бывший псковский губернатор князь Борис Васильчиков, разделявший взгляды премьера по крестьянскому вопросу. Одной рукой Столыпин стал бороться с террористами, а другой — с деревенским неустройством.
9 (22) ноября 1906 года Николай II подписал именной Высочайший указ «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования». Пункт первый гласил: «Каждый домохозяин, владеющий надельной землею на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собою в личную собственность причитающейся ему части» из мирского надела. Далее описывались процедуры, сопровождавшие выход из общины. Так началась реформа, оказавшая значительное влияние на социальную и хозяйственную жизнь России накануне Первой мировой войны. «Необходимо поднять нашу обнищавшую, нашу слабую, нашу истощенную землю, — взывал с думской трибуны Столыпин, — так как земля — это залог нашей силы в будущем, земля — это Россия». В 1910 году ноябрьский указ приобрел силу закона.
Удалась или провалилась?
Осенью 1906 года Столыпин, Васильчиков и еще один единомышленник Столыпина, член Государственного совета Александр Кривошеин, спланировали осуществление реформы в срок 20–25 лет, ожидая полноценных результатов к 1930 году. В мае 1908 года ГУЗиЗ возглавил Кривошеин. Соратники Столыпина высоко оценивали эффективность аграрных преобразований. Вице-директор департамента земледелия Федор Шлиппе, занимавшийся реформой в Московской губернии, вспоминал: «На наших глазах с удивительной быстротой развивалось, улучшалось и интенсифицировалось крестьянское хозяйство. Причина этого крылась не только в технических удобствах и принципах единоличного землепользования, но главным образом в идейном сознании работы на собственной ниве, в радости свободного творчества и вольного труда. <…> Вопрос пресловутого малоземелья, которым левые круги махали как красной тряпкой и вели лживую пропаганду… в большинстве случаев перестал существовать. <…> Года через три мы уже не справлялись со все нараставшими запросами (о землеустройстве)».
Вместе с тем некоторые историки полагают, что реформа не удалась, так как не встретила широкого отклика среди общинников. В зависимости от методики подсчета российские исследователи (Иван Климин, Авенир Корелин, Сергей Пушкарев и др.) указывают, что в 1907–1915 годах лишь от четверти до трети крестьян-домохозяев расстались с общиной, а около четверти успели закрепить наделы в собственность. Так провал или успех?..
Необходимо учесть, что реформа проводилась в стране, в которой крестьянин практически никогда не владел землей и выход из общины требовал незаурядной решительности. Тем не менее к 1 января 1916 года, то есть за девять лет аграрной реформы, в 40 европейских губерниях с общинным строем ходатайства о проведении необходимых мероприятий для обособления от сельского мира поступили от 6,1 млн 47%) домохозяев. Комиссии успели провести землеустроительные работы для 3,8 млн домохозяев (62% от числа подавших ходатайства). Учитывая традицию российского землепользования, это был заметный итог. Одновременно неизбежно убывало и помещичье землевладение, сократившееся округленно с 58 млн га до 48 млн га за 1906–1915 годы. Накануне Октябрьского переворота помещикам не принадлежало и четверти пахотной земли в европейской части страны.
Времени не хватило
Мыслитель Георгий Федотов писал в эмиграции: «Восьмилетие, протекшее между первой революцией и войной, во многих отношениях останется навсегда самым блестящим мгновением в жизни старой России… Страна торопилась жить, чувствуя, как скупо сочтены ее оставшиеся годы». Модернизация, продолжавшаяся и после гибели Столыпина в 1911 году, способствовала развитию гражданской самодеятельности, частной инициативы и кооперации среди сельских обывателей, повышению их культурного уровня и производительности труда. В итоге стоимость фондов сельского хозяйства выросла с 11,8 млрд золотых рублей в 1908 году до 13,1 млрд в 1913-м. Все мероприятия ГУЗиЗ — поощрение домохозяев, выходивших из общины на хутора и отруба, землеустроительные работы, подготовка агрономов и землемеров, деятельность Крестьянского (поземельного) банка, переселенческая политика, внедрение сельскохозяйственных орудий, устройство мелкого кредита — вели к росту крестьянского благосостояния и эффективности хозяйствования на земле. В 1906–1914 годах в России в десятки раз возросло количество землемеров и агрономов.
В 1888–1898 годах средний сбор зерновых в европейских губерниях составлял примерно 512 кг с га, а в 1909–1915 годах — почти тонну. В 1913 году, по сравнению с концом XIX века, совокупный ежегодный урожай страны вырос почти в два раза, расширились посевные площади, увеличилось поголовье лошадей и свиней. Неурожай 1911 года, как отмечал после революции экономист Борис Бруцкус, «был сравнительно легко перенесен и не мог остановить прогрессивного развития сельского хозяйства», а в урожайном 1913 году избытки товарного хлеба (после вычета семенных, кормовых и потребительских фондов) почти достигли отметки в 21 млн тонн.
Давала эффект и переселенческая политика Кривошеина, нацеленная на экономический подъем земель к востоку от Урала. «Сибирь всасывала в себя поток людей, — отмечал экономист-социалист Николай Огановский, — и затем начинала выбрасывать на внутренний рынок потоки пшеницы, масла и других сельскохозяйственных продуктов».
Накануне войны основная масса российского крестьянства составляла зажиточно-середняцкую группу. По переписи 1912 года 14,1% хозяйств имели трех и более лошадей, 22,1% — двух, 32,1% — одну, остальные (почти треть) были безлошадными. В 1909–1913 годах в европейских губерниях наемный работник (на хозяйских харчах) мог заработать за летний сезон от 50 до 90 руб. Корова стоила 50–60 руб., лошадь — 65–67. В августе 1913 года в России работала германская комиссия, знакомившаяся с состоянием сельского хозяйства. Ее руководитель, профессор Губерт Аугаген резюмировал: «Если землеустроительная реформа будет продолжаться при ненарушении порядка в империи еще десять лет, то Россия превратится в сильнейшую страну в Европе».
Отправленный в отставку осенью 1915 года Кривошеин (это было одно из наиболее ошибочных кадровых решений Николая II) сказал опечаленным подчиненным: «Наши усилия оказались плодотворными, потому что в них была заключена идея укрепления в русской деревне собственности — этой всемирной опоры хозяйства, культуры, свободы и порядка».
В массовом сознании сохранялся миф об огромном помещичьем землевладении. Когда большевики дали народу возможность грабить и разорять усадьбы, тот с восторгом ею воспользовался
Однако столыпинско-кривошеинской стратегии не хватило мира и покоя — исторического времени. До революции 1917 года крестьянин не успел научиться ценить свою собственность и уважать чужую. Даже для крепкого мужика дворянская усадьба часто продолжала олицетворять мир непонятный — и, стало быть, враждебный. Одновременно в массовом сознании сохранялся устойчивый миф об огромном помещичьем землевладении. Поэтому, когда после Октябрьского переворота большевики дали народу достоевское «право на бесчестье», то есть возможность разграбить и разорить помещичьи экономии, тот с восторгом ею воспользовался и позволил ленинцам удержаться у власти.
Взамен крестьяне получили сначала продразверстку и ликвидацию свободной торговли, а позднее — сталинскую коллективизацию и ГУЛАГ.
Фото: репродукции фотохроники ТАСС, magmens.com
