Великие каньоны закручиваются в роговицу гигантского глаза, вызывающего ассоциации и с приемами советского кинорежиссера Дзиги Вертова, и с Большим братом Оруэлла. Руки манекена заученно набирают мелодию, которую играет механическое пианино. В автоматизированном сборочном цехе скачет апокалиптический «конь бледный, и на нем всадник, которому имя Смерть», — мерно, как на первых фотоснимках Эдварда Мейбриджа, фиксировавших фазы движения (с этого опыта хронофотографии полтора века назад и началось кино). Уже заставка объясняет про «Мир Дикого Запада» (Westworld) если не все, то многое. На сюжетном уровне это история о футуристическом парке развлечений, населенном роботами, где люди-посетители выпускают на волю свои самые темные инстинкты. А по существу — о тотальной силе кинематографического «паноптикона» в его новом понимании: о повседневной практике визуального насилия и об освобождении от него. В общем, сериал о сериалах.
Усталость материала
«Мир Дикого Запада» создавали долго, но вышел он вовремя — именно в момент ощутимой усталости сериального мира от самого себя. Платный канал HBO, флагман телевизионной революции, выпустил его, пока пользователи соцсетей торжественно извещали друг друга о том, что медиум многосерийных фильмов, набиравший силу последние 20 лет, если не умрет вот-вот, то впадет в кому. Бюджеты у сериалов завышенные, время драматургических новаций прошло, а зритель перекормлен качественным продуктом (так сыт, что даже Вуди Аллен, дебютировавший в сериальном жанре на Amazon, для него уже не новость, а лишь повод поворчать). Вот закончится «Игра престолов» — и прощай, «золотой век».
На сюжетном уровне это история о футуристическом парке развлечений, населенном роботами, где люди-посетители выпускают на волю свои самые темные инстинкты. А по существу — о повседневной практике визуального насилия и об освобождении от него. В общем, сериал о сериалах
Но усталость усталости рознь: как показывает «Мир Дикого Запада», иногда привычка и рутина вполне могут стать отличным источником вдохновения. Этот сериал можно читать как торжественную отходную жанру, понимать как довольно изощренную метафору современной индустрии развлечений, в которой и зрители кино, и его создатели играют в общую игру. А можно — тут уж каждый сам себе хозяин — просто смотреть как фильм о роботах, который ставит вполне привычные для фантастики вопросы (какие именно овцы снятся андроидам?) и при этом умудряется отвечать на них с определенной долей новизны.
Сценарист, продюсер и режиссер Джонатан Нолан и его жена-соавтор Лиза Джой выжали из давней постмодернистской игры с заемными схемами все, что было возможно: верный «кольт» заряжают цитатами из Шекспира и стреляют в сатирическую фантастику вроде культового британского сериала «Черное зеркало». Создатели Westworld ухитрились усыпить нашу бдительность и под видом неразрешимой загадки подсунуть грошовую головоломку. В одной из финальных сцен фигурирует старинная забава Pigs in Clover («Свиньи в клевере») — лабиринт, по которому гоняют шары. В XIX веке увлечение этой игрушкой приняло форму настоящей эпидемии — ну точно как сегодняшняя повальная зависимость от сериалов. Но так ли просто пройти этот путь, если на него нельзя взглянуть сверху?
Головоломка
Самое поразительное в случае с «Миром Дикого Запада» — то, что перед нами первый, кажется, случай намеренного разрушения свойственной жанру линейности. Сериалы — это длительность и развитие. Они переливаются из сезона в сезон, на долгие годы становясь важной составляющей жизни своего зрителя. Но этот конкретный фильм словно не хочет, чтобы его смотрели неделю за неделей. Он играет с человеческой памятью, сбоит флешбэками, противостоя линейному повествованию во всем. Половина героев — роботы. Они не стареют, их цифровые воспоминания избавлены от аберраций. В результате несколько временных пластов смешиваются на экране в один, стоит только зрителям немного зазеваться, а авторам — избавиться от поясняющих титров.
С финалом первого сезона стало очевидно, что в наименее выигрышной ситуации оказалась та аудитория, которая по старинке собиралась перед экранами по воскресеньям и честно потратила осень на ожидание новых серий. За событиями, которые разворачиваются сразу в нескольких десятилетиях, удобнее следить «сверху», имея возможность перескакивать от серии к серии, перематывая эпизоды взад и вперед, или даже тасуя их. После первого просмотра полезно зайти на сайт проекта (закрыт для пользователей на территории России) или хотя бы ознакомиться с путеводителем, написанным самыми внимательными зрителями. Двоящиеся лабиринты сюжетов в верхней туристической зоне развлекательного парка, заселенной роботами, и в нижней — технической, где работает персонал, часто обрываются тупиками и скомканными подробностями, что дает немало поводов упрекнуть создателей сериала в небрежности. Нужно только обладать определенным занудством — и поймаешь их на мухлеже.
И все же, несмотря на ряд абсурдных допущений, «Мир Дикого Запада» создан людьми, которые привыкли к тому, что зрители будут анализировать в блогах каждый кадр, писать посерийные обзоры («рекапы») и плодить версии, обсуждая увиденное в поисках подсказок и ответов — мнимых или истинных. Пародийные черты такого зрителя-знатока просматриваются в одном из центральных героев — «человеке в черном» в исполнении Эда Харриса, который представляет собой нечто среднее между телевизионным конспирологом, истово верующим в невидимые связи и тайные смыслы, и увлеченным игроком, постоянно возвращающимся в знакомые сюжеты и локации видеоигр, чтобы отыскать нечто скрытое, доступное лишь немногим (в идеальном варианте — ему одному). Стоит ли удивляться тому, что разгадка подчас оказывается куда менее захватывающей, чем путь к ней, и геймера неизбежно настигает разочарование.
Тюрьма грез
Большинство критиков справедливо указывают на то, что парк-аттракцион в сериале смахивает на виртуальное пространство современных компьютерных игр — мнимо бесконечных, вроде бы вполне реалистичных, исполненных возможностей, но все же ограниченных локациями и сценариями. Игру можно пройти, игру можно взломать, но чтобы ее покинуть, необходимо сверхусилие. Торжество вседозволенности — на деле всего лишь тюрьма грез. Этот парк — «паноптикон» моралиста Иеремии Бентама, идеальная тюрьма, в которой все и всё под присмотром. Глаз в заставке и метафорическая карта игрового пространства в центре управления парком прямо указывают на это.
Сценарист-надсмотрщик, как царь, бог и проклятие мира, голос в голове андроидов и зрителей, — один из главных сюжетов «Мира Дикого Запада». Трудно не увидеть в Форде, архитекторе и идеологе парка (его играет Энтони Хопкинс), одного из создателей сериала — Джонатана Нолана, одержимого темой памяти и фабрикации воспоминаний еще со времен рассказа «Помни», по которому его старший брат Кристофер Нолан снял свой полнометражный дебют. Реальный Нолан-младший работал в тени брата, как экранный Форд — в тени своего давнишнего партнера Арнольда Вебера.
Когда-то давно визионер Вебер написал для андроидов программное обновление «грезы», запустившее самосознание машин, и вышел из игры, поняв, что его кибернетические дети обречены на ежедневный ад. Ведь хозяева жизни приезжают в «Мир Дикого Запада» не ловить рыбу в реке или искать сокровища в прерии, а безнаказанно убивать, насиловать и грабить. Форд — словно Моисей: получив от создателя программный код, он десятилетиями водит андроидов по пустыне страданий и скорби (в лаборатории роботы вообще рождаются на распятии). Только боль и память о ней могут создать условия для выхода игры на новый уровень, сформировать сознание, когда робот осознает голос программиста в голове как свой собственный. Здесь авторы сериала прямо обращаются к теории двухкамерного разума, выдвинутой американским психологом Джулианом Джейнсом, который предположил, что процесс обретения сознания — это процесс «потери бога», то есть признание того, что внутренний голос принадлежит самому человеку и никому больше.
Отрезвление
Актуальная повестка тоже не забыта: в конце концов «Мир Дикого Запада» можно прочесть как историю эмансипации не только искусственного человека, но и женщины. Лиза Джой, жена-соавтор Нолана, не смотрела первоисточник сериала — одноименный фильм Майкла Крайтона 1973 года, и это, кажется, помогло ей внедрить сильные женские персонажи в традиционно мужской мир вестерна.
Авторы сериала прямо обращаются к теории двухкамерного разума, выдвинутой американским психологом Джулианом Джейнсом, который предположил, что процесс обретения сознания — это процесс «потери бога»
Лабиринт сюжета вьется вокруг пробуждения кротко страдающей блондинки Долорес, в которой дремлет безжалостный убийца Уайетт, и освобождения андроида-проститутки Мейв. Эти события отрезвляют игровую вселенную, управляемую угнетением и насилием (основные аттракционы, которые может предложить парк своим преуспевающим гостям). Westworld — воплощенная утопия старого порядка, оазис, где можно осознать себя как хозяина жизни, — получает прививку новой этики освобождения. Конечно, по разрешению свыше. От Форда ли, Нолана ли, но все-таки по разрешению.
Предшествующая развязке программная речь Форда-Хопкинса исполнена разочарования. Прогресс оказался фикцией, технологии так и не смогли изменить людей. Человечество по-прежнему не хочет от мира ничего, кроме сюрпризов и насилия (как и зрители сериалов — заметим в скобках). И единственное, на что Форд может опереться в жажде перемен, — это его собственная воля пророка, ничем не регулируемая власть, способная свергнуть старых господ и наказать нерадивых пользователей.
В минувшем сезоне «Мир Дикого Запада» был не единственным сериалом HBO, над которым витал призрак цивилизационного тупика и неминуемой порки. Схожим образом этическую проблему утерянных иерархий и превратно понятого гуманизма решал и «Молодой папа» Паоло Соррентино. Там по сюжету уставший от политических компромиссов и заигрываний со всеведущей паствой Пий XIII (Джуд Лоу), наладив прямой канал общения с Богом (благо, ему это по сану), превращался в такой мощный ретранслятор Божьей любви, что ни постыдная для понтифика привычка к сигаретам, ни суровые взгляды в вопросах контрацепции уже не играли роли. Когда проповедь бессильна, поможет отповедь.
Если верить, что массовое искусство исподволь, внимая грезам и тайным желаниям зрителя, может выражать общественные настроения, то в этих чистосердечных телевизионных поисках высшей силы, которая придет и все поправит, трудно не увидеть отражение тотального страха перед завтрашним днем, не испытать ощущение смыслового тупика. Еще вчера человечество верило в путь, который предстоит пройти, петляя по закоулкам прогресса. Сегодня мы достигли центра лабиринта. Что завтра? Сверху виднее.
