Анонсируя премьеру по мотивам александровского «Цирка», Театр Наций мог бы и не называть режиссера: и так понятно, что это может быть только Максим Диденко. Советская история, советское довоенное искусство, клоунада, кросс-жанровые опыты — все это его круг интересов. Диденко — мастер междисциплинарного театра, щедро комбинирующий драму, хореографию, мюзикл и «театр художника». Отправившись на спектакль, подписанный этой фамилией, вы, скорее всего, увидите изобретательное, стильное зрелище с запоминающейся музыкой, реверансами в сторону русского авангарда и, вполне возможно, еще и с политическим месседжем.
В этом сезоне Диденко вырвался в безоговорочные лидеры отечественной режиссуры, поставив, во-первых, нашумевший интерактивный спектакль-«бродилку» «Черный русский» по пушкинскому «Дубровскому», а во-вторых — филигранный спектакль «Чапаев и Пустота» по роману Виктора Пелевина. «Цирк» в Театре Наций — не менее любопытная вещь.
в кадре и за кадром
«Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек» — эту строчку из патриотической «Песни о Родине» знают даже те, кто ни разу не видел «Цирка» Григория Александрова. Василий Лебедев-Кумач и Исаак Дунаевский написали песню в 1936 году специально для этого фильма; чтобы судить о ее правдивости, в принципе, достаточно даты. Если вам нужен сюжет, то вот: в советском цирке гастролирует американский аттракцион «Полет на Луну». Звезда номера Марион (Мэри) Диксон (Любовь Орлова) работает пушечным ядром и не получает за это ни копейки — все деньги достаются антрепренеру Францу фон Кнейшицу. Он шантажирует артистку «позорной» тайной: дело в том, что ее маленький сын Джимми — мулат (именно поэтому ей пришлось бежать из США). Мэри еще не знает, что в СССР ее страшный секрет совсем не страшный: ведь в этой стране цвет кожи не имеет никакого значения.
«Песню о Родине» Василий Лебедев-Кумач и Исаак Дунаевский написали в 1936 году специально для фильма «Цирк»; чтобы судить о его правдивости, в принципе, достаточно даты
Необязательно быть завзятым сталинистом, чтобы любить имперский сталинский китч — у него намного больше поклонников, чем у самого генсека. Сталинки — престижное жилье, уж по крайней мере лучше хрущевок. Сталинское метро — самое красивое в мире. Сталинские высотки (а не какие-нибудь оттепельные «коробки» и «стекляшки») — символ Москвы «Цирк» и «Волга-Волга» — народное кино. В массовом сознании напрочь отсутствует идея, что сталинская культура — это продукт тоталитарного режима со всеми вытекающими. Иначе на павильоне станции метро «Сокольники» не появился бы портрет Сталина (водруженный 14 мая 2017 года в честь годовщины запуска Московского метрополитена), а Максиму Диденко было бы незачем ставить «Цирк».
«В моем детском сознании он (фильм «Цирк». — NT) рисовал идеальную картину советского мира, всегда солнечного и очень позитивного, — рассказывает режиссер. — В то же время, постепенно узнавая историю нашей страны, своей семьи, историю жизни своих бабушек и дедушек, я уже не могу не думать о том, что осталось за кадром». За кадром осталась, например, судьба Соломона Михоэлса — великого еврейского артиста, который пел маленькому Джимми колыбельную на идиш: этот эпизод должен был продемонстрировать, что в Советском Союзе нет расизма и ксенофобии. Через 12 лет после премьеры «Цирка» Михоэлс был убит по приказу Сталина. С его смерти началась масштабная антисемитская кампания, которая велась под лозунгом борьбы с космополитизмом.
Круглое и синее
Фильм Александрова почему-то предрасположен к округлым вещам: арена, пушечное дуло, луна, на которую собирается лететь Мэри, — все круглое. В ревизионистском спектакле Диденко круг — не просто фигура, а символ закольцованной истории: тройка-Русь — упряжка цирковых коней, обегающих манеж снова и снова (кстати, режиссер действительно использовал этот образ — только не в «Цирке», а в «Идиоте», поставленном двумя годами ранее). Художница Мария Трегубова, соратница Диденко по «Черному русскому», вписала в коробку сцены два равных по размеру круга: горизонтальный — арену и вертикальный — экран (в этой декорации трудно не увидеть намек на знаменитую ленинскую реплику про кино и цирк, которую, справедливости ради, советский лидер все-таки не произносил).
У круглого экрана — своя захватывающая жизнь. Иногда это громадное, потрясающе правдоподобное небесное тело — то манящая героев луна, то инфернальное черно-оранжевое солнце. Иногда — окно в Москву будущего, какой ее представляли советские архитекторы и футурологи: с летающими машинами и Дворцом Советов. А порой — крупный план актера в реальном времени (видеохудожник Илья Старилов добавил к черно-белому изображению эффект старой пленки, чтобы было похоже на оригинальный фильм, — мелочь, а приятно). Без экрана была бы невозможна дивная сцена, цитирующая «Полет над городом» Марка Шагала: Мэри со своим русским возлюбленным Мартыновым лежат на манеже, он поет ей «Песню о Родине», камера снимает их сверху — а на видео две живые фигурки плывут над футуристической Москвой.
Независимо от того, с каким художником работает Диденко, в его спектаклях огромную роль играют цвета: в «Земле» по одноименному фильму Александра Довженко, визуально оформленном как спортивное состязание, команда красных противостояла команде синих, пантомимический «Идиот» был полностью выдержан в красно-черно-белой гамме, а в недавней постановке «Чапаева и Пустоты» каждому из трех актов соответствовал свой цвет. В «Цирке» доминирует синий, цвет неба: для Диденко мечта о полете — важнейшая тема фильма («Мэри верит в чудеса, Мэри едет в небеса», — поет героиня Орловой). Спектакль почти такой же монохромный, как и черно-белая картина Александрова: костюмы, парики, бороды, столы, стулья, цветы в горшках, еда и даже львы — синим тут бывает абсолютно все.
Русский космос
Из оригинального «Цирка», в сущности, мало что понятно о героях, их индивидуальностях, их мотивах, их прошлом, да даже об их работе, которая вынесена в название фильма: это история не о людях, а о преимуществах одной системы над другой. В спектакле дают выговориться по крайней мере двум персонажам — акробатке Мэри (Ингеборга Дапкунайте) и конструктору-самоучке Скамейкину (Роман Шаляпин). Мы можем лишь гадать, как Мэри-Орлова реагировала на ненависть соотечественников-расистов, понимала ли она, что ей нечего стыдиться, — в пьесе же Мэри-Дапкунайте произносит в свою защиту исчерпывающий монолог (да еще и на камеру), направленный не только против расизма, но и против гомофобии, которая при Сталине была закреплена в Уголовном кодексе. А Скамейкин, который в кино был классическим комичным недотепой, здесь, в театре, стал «маленьким человеком», работающим из страха наказания.
Это не единственное место, где инсценировка, написанная Диденко на пару с драматургом Константином Федоровым, расходится с оригинальным сюжетом. У Александрова советские цирковые артисты просто старались повторить американский «Полет на Луну». Герои спектакля куда амбициознее: чтобы утереть капиталистам нос, они решают полететь на настоящую Луну. Цирк переформируется в ЦИРК — Центр исследования русского космоса, акробаты готовятся к первому космическому полету, а конструктор-любитель Скамейкин, которому раньше не приходилось делать ничего сложнее пушки для циркового трюка, становится пионером ракетостроения. В итоге на Луну отправляются трое: Мартынов, Мэри и растущий не по дням, а по часам Джимми. Чем не хеппи-энд? Вот только это зрелище — три беспомощных фигуры в скафандрах, намертво приклеенных к серебряному лунному диску над сценой, — подозрительно напоминает Голгофу. Или липкую ленту для мух — кому что ближе. Потому что люди в русском космосе — исходящий реквизит.
В массовом сознании напрочь отсутствует идея, что сталинская культура — это продукт тоталитарного режима со всеми вытекающими. Иначе на павильоне станции метро «Сокольники» 14 мая 2017 года не появился бы портрет Сталина
Может, именно поэтому главный негодяй Франц фон Кнейшиц, которого по очереди играют Сергей Епишев и Гурген Цатурян, с этими его накладными плечами, цилиндром и во фраке, так похож на Всеволода Мейерхольда с портрета Бориса Григорьева? (Великого режиссера расстреляли через четыре года после премьеры фильма).
ЦИРКом — «Центром исследования русского космоса» — мог бы называться и театр Максима Диденко, если бы, конечно, у него был собственный театр: в последние пару лет режиссер только тем и занят, что русским, а точнее — русско-советским космосом. Главным героем у Диденко стал царь-самодур: в поэтическом спектакле «Пастернак. Сестра моя — жизнь» это был Сталин, в «Черном русском» — Кирила Петрович Троекуров, в «Цирке» — Владимир Ильич Ленин, который служит местным директором. Постоянный соавтор режиссера композитор Иван Кушнир пишет уже вторую аранжировку популярной патриотической песни: только что был екатерининский гимн «Гром победы, раздавайся», и тут на тебе — «Широка страна моя родная». У нас не то чтобы критически мало политического театра, но вот такого политического театра, как у Диденко, максимально далекого от публицистики и максимально близкого к поэзии, действительно негусто.
Фото: Ира Полярная/Пресс-служба Театра Наций, Генадий Гуляев/Коммерсантъ
