Еще в момент объявления конкурсной программы юбилейного Каннского фестиваля его программный директор Тьерри Фремо призвал обратить внимание на российское участие. Два фильма в основном конкурсе: «Нелюбовь» Андрея Звягинцева и «Кроткая» Сергея Лозницы, а еще дебютная «Теснота» Кантемира Балагова в программе «Особый взгляд».
Внимание обратили. Все три фильма вызвали бурное обсуждение, о них уже написаны десятки рецензий критиками со всего мира. Кроме того, «Нелюбовь» получила Приз жюри, а «Теснота» отмечена наградой жюри международной критики ФИПРЕССИ. Тем не менее говорить о триумфе пока, кажется, рано.
Пропавший мальчик
«Нелюбовь» Звягинцева была показана в первый день фестиваля и сразу взлетела до потолка в тех независимых рейтингах, которые публиковали кинокритики. В международном жюри британского журнала Screen International (куда входил и автор NT) оценка «Нелюбви» осталась самой высокой из всех конкурсных картин до конца фестиваля — редчайший случай. К сожалению, на мнение основного жюри под руководством Педро Альмодовара это повлиять не могло по определению. «Золотая пальмовая ветвь» досталась остроумной шведской сатире «Квадрат» Рубена Эстлунда (кстати, Россия получала эту награду в 1958-м, но со Швецией такое в последний раз случалось еще раньше, в 1951-м). Второй по значимости — Гран-при — присудили социальной мелодраме француза Робена Кампийо «120 ударов в минуту» о борьбе ЛГБТ-активистов со СПИДом. А Звягинцев получил, по сути, «бронзу»: Приз жюри. Для многих болельщиков фильма это стало разочарованием. Например, о своем глубоком впечатлении от картины говорил член основного жюри Паоло Соррентино. Другие же с понятной гордостью констатируют: Андрей Звягинцев — уникальный режиссер, каждый фильм которого участвовал в двух ведущих фестивалях, Каннском и Венецианском, и ни разу не уезжал без награды.
Саркастическая издевка над европейским либеральным истеблишментом в шведском «Квадрате» всегда будет дороже, а главное — понятнее Каннам, чем таинственная история о пропавшем русском мальчике в «Нелюбви»
Новая драма Звягинцева ближе к его же камерной «Елене», чем к размашистому «Левиафану». Место действия — вновь Москва, квартира в Южном Тушине, которую безуспешно пытаются продать разводящиеся герои фильма, Женя и Борис (Марьяна Спивак — настоящее открытие фильма, а Алексей Розин играл в двух предыдущих картинах режиссера). Их сын-школьник Алеша однажды исчезает из дома, чего родители сразу даже не замечают. Бытовая и местами даже язвительная картина о том, как менеджер из православного бизнеса и администратор салона красоты устраивают личную жизнь, неожиданно превращается в щемящую притчу о стране: это мы все, а не только герои незаметно для самих себя потеряли самое важное. «Нелюбовь» сделана еще более скупо и виртуозно, чем предыдущие драмы Звягинцева. Операторская работа, свет, звук, музыка, декорации и пейзажи, местами напоминающие о Брейгеле-старшем, — все это не может не впечатлять. При этом сложный социально-политический подтекст, в котором прочитываются и московские протесты 2011–2012 годов, и «закон Димы Яковлева», и убийство Бориса Немцова, и война на Украине, остается для европейского или американского зрителя тайной за семью печатями.
В итоге единственный режиссер, снимающий в России откровенно политическое кино, что в случае «Нелюбви» отразилось и в принципиальном нежелании брать хотя бы копейку государственных денег на производство фильма, остается для всего мира исключительно автором пронзительных драм о семейной жизни. Этот парадокс не имеет решения или выхода. Саркастическая издевка над европейским либеральным истеблишментом в шведском «Квадрате» всегда будет дороже, а главное — понятнее Каннам, чем таинственная история о пропавшем русском мальчике в «Нелюбви».
Другие дети
Тем не менее интерес к российскому кино как факту современного искусства налицо. Конечно, Звягинцев лидирует по количеству упоминаний: сегодня он главный русский режиссер. Но мир ждет и новых талантов. «Тесноту», снятую 25-летним учеником Александра Сокурова из Нальчика Кантемиром Балаговым, встречали, как хит — по-настоящему бурной овацией. Малобюджетная картина о Северном Кавказе на излете 1990-х погрузила зрителя в совершенно незнакомый ему контекст, но успех ленты был связан отнюдь не с экзотикой. Уверенная режиссура, изобретательная камера, удивительно точная предметная и бытовая среда, замечательные актеры — в основном дебютанты: короче, Балагов — то самое открытие, которого ждали со времен сенсационного «Возвращения» Звягинцева (в остальном между двумя фильмами нет ничего общего).
«Теснота» — история еврейской диаспоры в Нальчике смутного времени, между Первой и Второй чеченскими войнами. Героиня фильма (потрясающая молодая актриса Дарья Жовнер) не желает подчиняться законам среды — встречается с кабардинцем, не слушается родителей и работает в автомастерской у отца, хотя раввин этим не доволен. Все меняется, когда ее брата вместе с невестой похищают с целью выкупа. У семьи нет затребованных денег, встает вопрос необходимого самопожертвования ради спасения близких. Классическую корнелевскую дилемму долга и чувства Балагов решает в буквальном смысле в тесных условиях и скудных декорациях постсоветской России.
Россия так и осталась кинематографической окраиной, которой пока что заказана дорога в фестивальный мейнстрим
Кульминационная сцена фильма и вовсе не связана напрямую с судьбами его персонажей: это реальная видеозапись пыток и убийств чеченскими боевиками российских солдат. Когда-то такую кассету посмотрел сам режиссер, и это осталось сильнейшим воспоминанием его детства. Здесь же еврейство героев становится метафорой отторженности, чуждости, безнадежного положения аутсайдеров, заведомых изгнанников, которые будут обречены на роль жертв при любой власти и в любой ситуации.
Впрочем, «Теснота» — вовсе не фильм об антисемитизме, войне или имперской идее. Это прежде всего картина о расставании с иллюзиями и взрослении, сделанная зрело и трезво. Критики вручили Балагову диплом, в котором назвали его «поразительным новым голосом». Жюри «Золотой камеры», вручаемой в Каннах за дебют, однако, предпочло французскую житейскую комедию «Молодая женщина», а жюри «Особого взгляда» под руководством Умы Турман — иранскую социальную драму «Неподкупный человек». Россия так и осталась кинематографической окраиной, которой пока что заказана дорога в фестивальный мейнстрим.
От сумы до тюрьмы
Подытожил русскую тему показанный в конкурсе третий игровой фильм — «Кроткая» — знаменитого документалиста Сергея Лозницы. Его обычно называют украинским режиссером, но фильм официально сделан в копродукции России, Украины и нескольких европейских стран, а сам Лозница — человек, безусловно, русской культуры. Тем более что хоть «Кроткую» снимали в латвийском Даугавпилсе, но с российскими актерами (исполнительница главной роли, замечательная Василина Маковцева — актриса «Коляда-Театра» из Екатеринбурга), на русском языке и по отдаленным мотивам одноименной повести Федора Достоевского.
Здесь нет знакомых нам по тексту классика ростовщика и его до поры покорной жены-самоубийцы. Действие перенесено в наши дни. Безымянная героиня получает обратно посылку, отправленную мужу в тюрьму. Причин на почте ей сказать не могут. Тогда она отправляется в мучительную одиссею — из центральной России в Сибирь, в тюремный городок под издевательским названием Отрадное, где разыскать мужа оказывается еще сложнее. Это фильм-путешествие, вызывающий в памяти классику русской тюремной литературы от «Записок из Мертвого дома» до «Очерков блатного мира» (а еще — из другой оперы — «Мертвые души», «Бесы» и «Очередь» Владимира Сорокина), построен на сложнейшей звуковой и речевой вязи, в которой будто утопает теряющий в какой-то момент значение кафкианский вязкий сюжет.
Среди многочисленных эпизодических персонажей — и Правозащитница, лучшая за долгие годы роль Лии Ахеджаковой. Она живет в городе-тюрьме как в осаде, ее обзывают фашисткой и «агентом Госдепа», и она вынуждена отдавать анкеты своих клиентов в компетентные органы: выбора нет. Неслучайно в финальном сюрреалистическом сне Правозащитница оказывается за одним банкетным столом с вертухаями и генералами, а в петлице у нее — георгиевская ленточка. Лозница беспощадно показывает цельность «русского мира» насилия всех над всеми, где можно быть или жертвой, или палачом. Третьего не дано.
Бескомпромиссный, шокирующий, радикальный фильм вызвал оторопь — на пресс-показе даже свистели (но аплодировали куда активнее). Разумеется, «Кроткая» осталась без наград и совершенно точно не была до конца понята. Пришедший в восторг от нее рецензент американского Variety восхищался тем, как мастерски режиссер совмещает приметы новой жизни (мобильные телефоны, компьютеры) с анахронизмами вроде бюста Ленина или улицы Дзержинского: критику и в голову не приходит, что российская действительность такова на самом деле. Речь персонажей, пересыпанная блатной терминологией, непереводима в принципе.
Как остается непереводимым, похоже, и русский кинематограф, даже в самых ярких своих проявлениях. Его смотрят, о нем пишут, его очень высоко оценивают. Но вписать его в картину общеевропейских или всемирных забот и ценностей чем дальше, тем сложнее. Теперь это, похоже, уже не недостаток русских режиссеров, а неотъемлемое свойство той страны и культуры, о которых они снимают свое кино.
