Февральская революция — всегда в тени октябрьского переворота. Октябрь определил жизнь страны на десятилетия вперед, да и сегодня власть охотно и умело использует ностальгию по советской империи. Следы Февраля отыскать сложнее, и непросто навскидку ответить, что от Февральской революции осталось в наследство нам сегодняшним. Разве что (фальшивый, сочиненный большевиками) анекдот о том, как Александр Керенский в женском платье бежал из Зимнего дворца, да смутные воспоминания о женском батальоне, который Зимний дворец защищал. Впрочем, даже и это скорее про Октябрь, чем про Февраль. Тем важнее поговорить о коротком — чуть больше полугода — опыте русской свободы, о попытке в условиях катастрофы невиданного ранее масштаба выстроить демократическое государство.
К началу 1917 года о катастрофе или даже гибели страны говорили без стеснения, вслух. Аграрная и архаичная Россия оказалась совершенно неготовой к новой войне, когда выяснилось, что это не только война людей, но и война фабрик, что заводы, производящие снаряды, и коммуникации, чтобы эти снаряды доставлять на передовую, — даже важнее, чем солдаты в окопах. К тому же патриотический энтузиазм спал, солдаты не особенно понимали, ради чего они в окопах гниют, — буквально, пока трехвековое древо романовской династии догнивало метафорически. Весть об отречении Николая восприняли с восторгом — по крайней мере, в столицах. Россия ринулась строить будущее.
За те месяцы, что Временное правительство было у власти, страна получила свободные выборы (и одну из самых передовых на тот момент избирательных систем), гражданские права и амнистию для политических заключенных — по советской традиции принято вспоминать отчего-то только уголовников, которых выпустил из тюрем Керенский, но это, мягко говоря, не совсем правда. Но гражданские права обернулись утратой политического контроля в регионах и хаосом в армии. Бессистемные реформы в условиях длящейся войны и провалы в экономике вели Временное правительство к закономерному краху. Сейчас, спустя век, это выглядит злой насмешкой судьбы, еще одним поводом для вечного нашего пессимизма — искреннее стремление членов Временного правительства, имевших изрядный опыт в политике, выстроить демократическое государство только ухудшало ситуацию — и для страны в целом, и для них самих.
Из бескровной победы Февраля вырос сначала Октябрь, а затем — кровавая вакханалия Гражданской войны. И многие из бывших сторонников Временного правительства, друзья свободы, поборники демократии, прекраснодушные мечтатели, мастера произносить пламенные речи, ликовавшие на улицах Петрограда весной семнадцатого, зверствовали на фронтах Гражданской не меньше, чем красные комиссары. Горы трупов и десятилетия диктатуры — такой XX век выпал на долю России после короткого рывка к свободе.
The New Times предлагает вспомнить, как происходило отречение последнего русского императора (см. Семейное дело), взглянуть на события февраля-октября 1917 года глазами их современников (см. Революция день за днем), разобраться с тем, что происходило с Временным правительством (см. «Нас выбрала русская революция!»), какие ключевые решения оно успело принять (см. Заем свободы), и попытаться ответить на вопрос — а был ли у либералов Февраля шанс избежать катастрофы? Был ли у России шанс остаться демократией уже тогда, сто лет назад (см. «Нам нужна демократическая республика с хорошим царем!»)?
Еще Карамзин намекал, что история ничему не учит рядового гражданина, зато помогает терпеливее переносить бедствия своей эпохи. И, размышляя о попытке выйти к свободе, которой уже сто лет, трудно удержаться от воспоминаний о развале другой, советской империи, от мыслей о шансах, которые были 25 лет назад у творцов новой России, и о том, куда мы пришли сегодня, по старой традиции упустив все шансы. Но, по крайней мере, избежав, во всяком случае пока, самоистребительной гражданской войны.
