27 сентября патриарх Кирилл подписал петицию за вывод абортов из системы обязательного медицинского страхования
Как мы понимаем, речь фактически идет о том, чтобы запретить аборты именно для тех широких и обездоленных слоев населения, не имеющих доступа к платной медицине, которые и прибегают к абортам чаще всего — из-за непросвещенности в вопросах контрацепции, из-за ее дороговизны, из-за уровня насилия, наконец.
Новости в этом никакой нет: патриарху по должности положено осуждать аборт, вообще, тьма накрыла Ершалаим, и в этой сгущающейся тьме мракобесия аборты запретить кто-нибудь норовит каждые полгода. Пока без успеха, потому что это стало бы национальной катастрофой, и это понимает любой, имеющий отношение к здоровью нации (а не к спасению души). Министр здравоохранения Вероника Скворцова напомнила патриарху: «В период острого запрета абортов в советское время материнская смертность превышала 320 на 100 тыс. населения. А сейчас у нас с вами — 10, а по результатам текущего года — еще меньше». Тут как бы и обсуждать нечего.
Но один важный процесс в общественном сознании хочется отметить по этому поводу: похоже, 2016 год войдет в отечественную историю как год секспросвета. Сначала флэшмоб #янебоюсьсказать, который, в отличие от более ранних попыток публичного обсуждения таких сложных понятий, как культура изнасилования, например, развивался от прямых свидетельств жертв к теоретическим выводам, а не наоборот, и потому затронул и перетряхнул самые широкие и нерефлексивные слои населения. Потом скандал вокруг 57 школы и сопутствовавшее ему обсуждение таких совершенно, как оказалось, не консенсусных проблем, как возраст согласия и психологическое насилие. Теперь вот аборты. И это очень хорошо.
Глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Владимир Легойда сказал: «Нахождение абортов в системе ОМС утверждает аборт как общественную норму, и это то, с чем согласиться невозможно».
Однако аборт и есть общественная норма. То есть один из немногих доступных гражданам способов регулирования собственной жизни. И они прибегают (и будут прибегать) к этому способу без всякого удовольствия, потому что у них нет выбора, причем часто пытаются таким образом защитить не только собственные интересы, но и интересы того самого эмбриона, которого необходимо заведомо защитить от матери-убийцы. Энди Уорхол писал: «Родиться — все равно, что быть похищенным. А потом проданным в рабство». То, что отец поп-арта сформулировал как изящный эпатирующий парадокс, в реальности российских детских домов звучит угнетающе буквально.
Чтобы эта норма изменилась — у граждан должны появиться альтернативы. Но пока государство дозреет до необходимости не запретительных, а поощрительных и помогающих мер (как бэби-боксы, например, которые тоже хотят запретить), нужно много ложных тревог и сопутствующих им обсуждений: начиная от свидетельств жертв и эмоциональных спекуляций и заканчивая-таки теоретическими обобщениями. Ведь правила общежития, которые делают возможным существование современной цивилизации (начиная с «не убий» и «не укради»), были выработаны преимущественно контринтуитивным путем. Для индивида, скажем, более перспективной стратегией выживания представляется эгоизм, а для популяции в целом — альтруизм. В основе существования общества не могут лежать обывательский «здравый смысл» и «нравственные ценности», хотя бы потому, что эти вещи каждый себе представляет по-разному. И для того, чтобы темные предрассудки претворились в рациональное знание, они должны быть вынесены на свет божий — раз, еще раз, еще много-много раз.
