Герой, появление которого описывает Зорин, — это в широком смысле носитель новой формации русской культуры, сформировавшейся в России во II половине XVIII — начале XIX века. В узком смысле это Андрей Иванович Тургенев, рано умерший «архивный юноша» и литератор, который практически не известен широкому читателю, поскольку оставил по себе всего три стихотворения, несколько переводов и дневник, однако оказал большое влияние на своих современников и стал, по формулировке Зорина, «пилотным выпуском» человека русского романтизма. На материале его дневника всего за три с половиной года автор исследует круто менявшиеся в ту эпоху под влиянием новой литературы (главным импортером которой стал Карамзин) «эмоциональные матрицы», без которых «человек не может не только разобраться в собственных чувствах, но и испытать их»: «Набор таких матриц вместе с регламентами их социальной, возрастной и гендерной дистрибуции предлагает культура».
УПАКОВАННЫЕ ЭМОЦИИ
Дневник Тургенева — замечательный документ литературного жизнетворчества, прежде всего в любовной сфере: юноша пытается примерять на объекты своих романтических чувств то Луизу из «Коварства и любви» Шиллера, то лессингову Эмилию Галотти, то Элоизу Руссо. Вне литературных образцов у него нет языка для понимания собственных чувств, и эта необходимость коленом умять реальность в сюжет в конечном счете коверкает (а возможно, и сокращает) его собственную жизнь и дорого обходится окружающим. Культура в любую эпоху задает «автоконцепцию» человека, и попытки в переломные ее моменты с энтузиазмом неофита воплотить новые идеи собственной жизнью мало кому сходят с рук, взять хоть эпидемию «вертерианских» самоубийств, хоть декадентские эскапады Серебряного века.
Культура в любую эпоху задает «автоконцепцию» человека, и попытки в переломные ее моменты с энтузиазмом неофита воплотить новые идеи собственной жизнью мало кому сходят с рук
Читая о ритуализованных «публичных образах чувствования» сегодня, трудно не думать о ритуальных, внедряемых государственной пропагандой системах эмоций, выраженных такими формулами, как «патриотизм», «оскорбленные чувства верующих» или, например, «государственные интересы», которыми многие люди искренне оперируют, но которых они не смогли бы объяснить по существу и еще несколько лет назад, скорее всего, даже не знали, что им следует испытывать подобные эмоции. В этом смысле книга Зорина невероятно важна и своевременна, однако, чтобы отметить этот факт, жюри «Просветителя» могло бы наградить ее в номинации гуманитарных наук; вывод «Появления героя» из конкурса и специальная премия — свидетельства о том, что в данном случае награждается не конкретный текст.
ЧЕСТНОСТЬ КАК ПОБОЧНЫЙ ПРОДУКТ
Наука — то есть настоящая наука — всегда имеет этическое измерение, поскольку ее абсолютная цель — истина, между тем ученый — тоже человек, и на пути к этой цели ему приходится преодолевать множество соблазнов и заблуждений, отделяя собственные интересы (или, например, «национальные интересы России») от интересов истины.
В гуманитарной науке, в науке интерпретации, истина заведомо недостижима, а критерии плохо формализуемы. Там нет эксперимента в строгом смысле слова, нет математического доказательства. Поэтому гуманитарную науку гораздо легче скомпрометировать одному шарлатану, чем, скажем, физику; поэтому же гуманитарию приходится постоянно рефлексировать на тему восприятия истины и способов ее достижения, то есть интеллектуальной честности, имея в виду прежде всего себя самого, а из этого следует возможность и потребность объяснить и другим, то есть просвещение. Поэтому, например, академику Андрею Анатольевичу Зализняку не жаль отрывать свое драгоценное время и силы от изучения берестяных грамот ради того, чтобы последовательно громить лженаучную теорию Фоменко, чья смехотворность очевидна любому просвещенному человеку — ученый-гуманитарий, вынужденный с особенной строгостью экзаменовать собственные методы, чувствует ответственность и перед более темными людьми. Просвещение и авторефлексия культуры — неизбежный побочный продукт гуманитарного исследования. Михаил Леонович Гаспаров создал предельно формальный по виду метод интерпретации стихов и получил блестящие по точности результаты, которые, однако, пользуясь его же методом, никто не может повторить с той же убедительностью. Зато «Записи и выписки» Гаспарова стали настольным учебником интеллектуальной честности для людей любого рода умственного труда.
Так же, как Карамзин в своих «Письмах русского путешественника», по формулировке Зорина, «упаковал привезенные им символические модели чувств и разослал их во все концы империи», сегодня ученый-гуманитарий формирует наше мировоззрение, показывая владеющие нами мифы и механизм их работы. И в этой работе по просвещению просветителей, действительно, мало равных Андрею Зорину — редко в нашей сегодняшней литературной действительности доводится комментировать решение премиального жюри с таким удовольствием.
Фото: premiaprosvetitel.ru
