Скандал вокруг Русского ПЕН-центра тлеет вторую неделю, а вопрос остается: зачем вообще нужна писателю организация?
Исполком Русского ПЕН-центра оказался в неловкой ситуации. Сначала перед соотечественниками, которым пришлось объяснять, что письмо с требованием освободить Олега Сенцова — частная инициатива либеральных смутьянов, воспринявших миссию по защите свободы слова буквально. Потом — перед Американским ПЕН-клубом, который выразил озабоченность в связи со скандалом, пришлось оправдываться:
«Лишение господина Сергея Пархоменко членства — вопрос совершенно ясный, чисто дисциплинарный. Он оказался очень грубым человеком, наши коллеги постоянно страдали от его вербальной агрессии в СМИ».
Русский ПЕН-центр вообще, прежде всего — за деликатность и осторожный выбор выражений, — особенно в СМИ и по отношению к власти. Таким он был не всегда: в 2001 году, когда журналист Григорий Пасько получил четыре года по обвинению в шпионаже, Александр Ткаченко, фактически возглавлявший тогда Русский ПЕН, вытащил его на свободу, не задаваясь вопросом о «стопроцентных доказательствах его невиновности», как нынешний президент организации Евгений Попов в деле Олега Сенцова. Но с тех пор многое изменилось.
«Не надо варить пропагандистский суп из замызганного топора и представлять заурядную политическую провокацию заботой о «расширении творческих возможностей» — это не из заявлений исполкома Российского ПЕН-центра, как может показаться, это из фельетона Феликса Кузнецова «Конфуз с «Метрóполем»» 1979 года. Из-за альманаха «Метрóполь» Евгения Попова и Виктора Ерофеева выгнали из Союза писателей. Непосвященный читатель выносит из внутренней писательской распри одно чувство: «что-то слышится родное».
Международный ПЕН трактует «писателя» широко: всякий, кто имеет дело со словом, может в него вступить, всякий, кого преследуют за самовыражение, имеет право на его заступничество. Потому что это именно правозащитная организация, у нее это в хартии написано. Свобода слова и осуществляется, и нарушается в разных формах, а литература (то есть живая литература) переосмысляет свои границы и формы бытования — это уже всесторонне обсуждено по поводу последней Нобелевской премии Бобу Дилану и предпоследней — Светлане Алексиевич. В ряды Русского ПЕНа принимают на основании «библиографии высокого художественного уровня» (ср.: «Попов и Ерофеев приняты в Союз без книг» — стенограмма расширенного заседания секретариата Московского отделения Союза писателей СССР от 22 января 1979 года), руководство его по российской традиции несменяемо, а занимается он — вот именно, чем? «Мы учредили несколько литературных премий и организовали информационно-правозащитное бюро. Каждый, пусть даже из Камчатки, сможет к нам обратиться за помощью, если, допустим, губернатор не дает ему высказаться, а газета не печатает его репортаж про рыбинспекцию, которая тащит икру бочками».
Русский ПЕН успокаивает американских коллег: «За истекшие два года было несколько убийств и десятки арестов, избиений, преследований писателей и журналистов на Украине, в России ничего подобного не происходило». А раз со свободой слова в России все благополучно, кроме отдельных неизжитых недостатков на Камчатке, вопрос один: зачем в России нужен ПЕН-центр?
Профессиональных писательских организаций и без ПЕНа хватает, включая Союз московских писателей, секретарь которого — Евгений Попов, чьими усилиями и сохранились дивные цитаты из дела «Метрóполя»: удивительно смотреть, как писателей тянет в ту же коммунальную кухню, от которой они натерпелись сами. Вечный анекдот о рабочем с завода детских колясок, который выносил детали по одной, но как дома ни собирал — всякий раз выходил пулемет.
