Истоки и смысл этического протеста лучше Ларисы Богораз никто не объяснял. «Я оказалась перед выбором: протестовать или промолчать, — она обращалась 11 октября 1968 года не столько к суду, перед которым предстало несколько человек, протестовавших против вторжения СССР в Чехословакию, сколько к самой себе. — Для меня промолчать — значило присоединиться к одобрению действий, которые я не одобряю. Промолчать — значило для меня солгать».
Поскольку возможности для свободного высказывания не просматривалось, оставалось лишь выйти на площадь.
Странным образом именно эта логика советских времен, судя по всему, сработала в случае появления на улицах совсем юных людей как 26 марта 2017 года. Их высказывания, несмотря на свободу социальных сетей, не слишком значимы, а на выборы они, возможно, еще не ходят по возрасту. Значит, площадь становится единственным способом выразить свое неприсоединение к взрослому, провластному, навязываемому вранью.
И этот неоперившийся, но очень искренний протест был по природе своей таким же, как и диссидентский времен Ларисы Богораз, — этическим.
«Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем!» — это слоган той же Пушкинской площади декабря 1965-го. Никакой политики — только этико-правовая строгость лозунга «Соблюдайте советскую Конституцию», как это было сформулировано чуть позже.
Политика, конечно, мерцает в любом протесте последнего времени. Экономика — она живет и в протесте дальнобойщиков, и в логике 26 марта 2017 года — мы ведь платим налоги, а представители государства тратят их на яхты и виноградники. Этика — ощущение несправедливости — тоже мелькает в любом выходе на улицу, отправляются ли туда лишенные льгот пенсионеры или молчаливые скорбящие по убитому Борису Немцову люди.
НЕСМОТРЯ НА МОЩЬ КРЕМЛЕВСКОЙ АВТОКРАТИИ, ОЩЕТИНИВШЕЙСЯ РОСГВАРДИЕЙ, ФСБ, ФСО, СТАРЫЙ ВОПРОС 2011 ГОДА «КТО ЗДЕСЬ ВЛАСТЬ?» ОКАЗЫВАЕТСЯ ОТНЮДЬ НЕ БЕССМЫСЛЕННЫМ
Но все-таки это очень разные протесты. Для того чтобы они обрели единую почву, общую политическую платформу и лидера, должно пройти некоторое время. Сегодняшние же протесты — беспартийные, в них нет ни левых, ни правых. И это, с одной стороны, преимущество, потому что власть не знает, на каком языке отвечать протестующим. Но с другой стороны, это и недостаток, потому что такая протестная волна не поднимает все лодки — месседж должен быть единым, а он раздерган, и смысл его не всегда ясен для всех, кто недоволен, не представлен в парламентах и забыт.
Никто не спорит: протест образца 26 марта — новое явление, новый механизм политической пневмопочты, направляемой властям. И все-таки это тот же самый протест, который начался в 2011–2012 годах и который было похоронили, а он оказался подземным пожаром — ему нужна была только адекватная возможность вырваться наружу. И он прорвался. Притом так неожиданно, что власть до сих пор ищет язык, на котором могла бы в принципе заново начать говорить с обществом, даже со своим посткрымским большинством, которому нравится быть частью крутой имперской силы, но не нравятся обстоятельства повседневной жизни. Возможно, поэтому и перенесена с апреля на июнь принципиально важная — как символ старта предвыборной президентской кампании — «Прямая линия» Путина. Власти пока нечего предъявить и сказать, нечем удивить и успокоить. Ее политика превратилась в один сплошной тост — ровно поэтому и «Прямая линия» предположительно пройдет в праздник, День защиты детей или День России. И выборы-2018 пройдут тоже в дату, которая приравнена чуть ли не к главному празднику — дню присоединения Крыма. Праздник же принято не обсуждать, а отмечать — здравицами юбиляру. Юбиляр — понятно кто.
Большинство, возможно, примет этот язык — пока. Но он окажется недостаточно внятным для разговора с продвинутой улицей больших городов и даже для тех, кто привык выходить на митинг, выступая не против Путина, а за то, чтобы он стал союзником — помог разобраться с директором или мэром.
Лучшие мировые интеллектуалы учат нас, что власть как таковая перестает быть иерархичной, в сетевом обществе появляется множество микровластей. Поэтому, несмотря на мощь кремлевской автократии, ощетинившейся Росгвардией, ФСБ, ФСО, старый вопрос 2011 года «Кто здесь власть?» оказывается отнюдь не бессмысленным. Но речь идет о другом: долгом, но ни на секунду не прекращающемся движении. Протест — это не единовременный акт, а процесс. Перманентная революция в головах.\
фото: сергей николаев/интерпресс/тасс
