Минувшим летом «Оргия толерантности» озадачила даже видавших виды европейцев. Например, перед премьерой в Авиньоне прошел пикет против показа спектакля — довольно редкий случай для Европы. Хотя конкретно с Фабром случалось и не такое. Четыре года назад, когда он входил в состав организаторов Авиньонского форума, в город пришлось приехать даже министру культуры Франции: он лично заверял местные общественные организации в том, что сумасшедший бельгиец ничего «из ряда вон выходящего» не покажет. На этот раз Фабр показал, и еще как. Тем удивительнее, что Министерство культуры РФ, в последнее время рьяно стерегущее нравы сограждан, спектакль не «завернуло», и он доехал до Москвы без каких-либо купюр. Со времени выставки «Осторожно, религия!» столица не видела более скандального зрелища. В Москву «Оргию» привезли в рамках театрального форума под названием NET («Новый европейский театр»). В этом году он был посвящен двадцатилетию объединения Германии. «Это событие когда-то стало отправной точкой для нашего фестиваля, — говорят организаторы. — Сказанное не означает, что все спектакли программы напрямую связаны ним, но само их появление стало возможно только после падения Стены. Каждая постановка несет в себе проблемы единого европейского пространства. Например, в спектакле «Оргия толерантности» единая Европа зло и остроумно смеется над собой, своими иллюзиями, слабостями и грехами».
«Оргия толерантности» — злая насмешка над нравами европейской элиты.
Полтора часа извращений, насилия, унижений и вранья — таким режиссер Фабр видит
положение дел в современной политике
Шок и трепет
«Я верю в тебя!», «Дело не в том, что может сделать для тебя страна, а в том, что ты можешь сделать для нее!» Подобные слова в адрес своих подопечных мог бы произнести, например, Гус Хиддинк. В спектакле «Оргия толерантности» свои «тренеры»: такими лозунгами они подбадривают подопечных, участвующих в чемпионате мира по… мастурбации. Спортсмены одеты в белые трусы и майки, их тренеры — в черные куртки и штаны. У каждого наставника за плечами автомат Калашникова. Они заставляют спортсменов «кончать» до тех пор, пока те, обессиленные, не падают на пол. Следующая сцена: группа людей в цивильной одежде, с бокалами и сигарами в руках, сидит на кожаных диванах. Компания разговаривает о своих модных коллекциях. «Вам стоит посмотреть мою коллекцию мусульман», — говорит один из присутствующих. «А я хочу показать свои еврейские трофеи», — хвастается другой. Наконец, третий мужчина раздевается догола, берет в руки автомат и произносит: «Что касается меня, то все мои убийства оправданны». В это время на сцене появляются «рабы», которые начинают ублажать «хозяев жизни», теребя их половые органы. Когда хозяева достигают оргазма, рабы вытирают с каждого сперму и удаляются со сцены.
Если бы корреспондент The New Times не проник за час до спектакля за кулисы и не увидел аккуратно сложенные там «костюмы» (то бишь искусственные фаллосы), он бы подумал, что все происходящее на сцене — «голая правда». Но на полную порнографию Фабр все-таки не решился: на всех актерах надеты резиновые члены, хотя из зала они выглядят на сто процентов натурально.
Никого не жалко
Собственно, шокирующая натуралистичность — и есть главная цель режиссера. В одной из сцен спектакля (в целом его можно охарактеризовать как сборник насмешек над нравами современной элиты) она достигает своего предела. Здесь впервые становится ясно, что актеры труппы — настоящие профи, а не просто «маньяки». Три женщины на сносях, усевшись на тележки из супермаркета, начинают рожать. В какой-то момент из их животов под огромным давлением, со стонами и криками, выпрыгивают продукты: банка колы, батон колбасы… Искусственные вагины сконструированы так, что создается полная иллюзия родов настоящих. Дыхание замирает, когда из одной женщины вываливается двухлитровая бутылка воды. Стоны тут же прекращаются, и роженица, вытерев пот со лба, с неожиданным энтузиазмом открывает бутылку: «Бельгийская!» — с гордостью произносит она и делает смачный глоток.
Это один из любимых приемов Фабра: резко остановить действие и отвлечься на, казалось бы, ерунду. Так, на фоне избиения плетками абсолютно голых, униженных людей (при этом на дуло автоматов каждого из палачей натянут искусственный фаллос) на переднем плане появляется бритоголовый парень. Крики страдающих затихают, а вышедший на сцену скинхед дружелюбно предлагает зрительному залу чипсы и колу. Образ бритоголового отнюдь не случаен: помимо высмеивания буржуазных привычек европейцев, анархист Фабр предупреждает Европу о новом наступлении «коричневой чумы». «Я живу во фламандской части Бельгии, где ультраправые сейчас очень сильны, — рассказал он The New Times. — Эта идеология становится для нас нормой. Ее принятие я и называю «оргией толерантности». Кстати, после этого спектакля я получил массу писем с угрозами. Причем это были не анонимные письма: они подписаны лидерами «ультраправых». В них сказано, что своим творчеством я угрожаю королевской власти и не принимаю патриотической фламандской идеологии. Они давно хотят меня убить и не скрывают этого».
Шок и трепет
«Я верю в тебя!», «Дело не в том, что может сделать для тебя страна, а в том, что ты можешь сделать для нее!» Подобные слова в адрес своих подопечных мог бы произнести, например, Гус Хиддинк. В спектакле «Оргия толерантности» свои «тренеры»: такими лозунгами они подбадривают подопечных, участвующих в чемпионате мира по… мастурбации. Спортсмены одеты в белые трусы и майки, их тренеры — в черные куртки и штаны. У каждого наставника за плечами автомат Калашникова. Они заставляют спортсменов «кончать» до тех пор, пока те, обессиленные, не падают на пол. Следующая сцена: группа людей в цивильной одежде, с бокалами и сигарами в руках, сидит на кожаных диванах. Компания разговаривает о своих модных коллекциях. «Вам стоит посмотреть мою коллекцию мусульман», — говорит один из присутствующих. «А я хочу показать свои еврейские трофеи», — хвастается другой. Наконец, третий мужчина раздевается догола, берет в руки автомат и произносит: «Что касается меня, то все мои убийства оправданны». В это время на сцене появляются «рабы», которые начинают ублажать «хозяев жизни», теребя их половые органы. Когда хозяева достигают оргазма, рабы вытирают с каждого сперму и удаляются со сцены.
Бельгийский режиссер Ян Фабр давно славится скандальными постановками,
но в «Оргии толерантности» ему удалось превзойти самого себя
Если бы корреспондент The New Times не проник за час до спектакля за кулисы и не увидел аккуратно сложенные там «костюмы» (то бишь искусственные фаллосы), он бы подумал, что все происходящее на сцене — «голая правда». Но на полную порнографию Фабр все-таки не решился: на всех актерах надеты резиновые члены, хотя из зала они выглядят на сто процентов натурально.
Никого не жалко
Собственно, шокирующая натуралистичность — и есть главная цель режиссера. В одной из сцен спектакля (в целом его можно охарактеризовать как сборник насмешек над нравами современной элиты) она достигает своего предела. Здесь впервые становится ясно, что актеры труппы — настоящие профи, а не просто «маньяки». Три женщины на сносях, усевшись на тележки из супермаркета, начинают рожать. В какой-то момент из их животов под огромным давлением, со стонами и криками, выпрыгивают продукты: банка колы, батон колбасы… Искусственные вагины сконструированы так, что создается полная иллюзия родов настоящих. Дыхание замирает, когда из одной женщины вываливается двухлитровая бутылка воды. Стоны тут же прекращаются, и роженица, вытерев пот со лба, с неожиданным энтузиазмом открывает бутылку: «Бельгийская!» — с гордостью произносит она и делает смачный глоток.
Это один из любимых приемов Фабра: резко остановить действие и отвлечься на, казалось бы, ерунду. Так, на фоне избиения плетками абсолютно голых, униженных людей (при этом на дуло автоматов каждого из палачей натянут искусственный фаллос) на переднем плане появляется бритоголовый парень. Крики страдающих затихают, а вышедший на сцену скинхед дружелюбно предлагает зрительному залу чипсы и колу. Образ бритоголового отнюдь не случаен: помимо высмеивания буржуазных привычек европейцев, анархист Фабр предупреждает Европу о новом наступлении «коричневой чумы». «Я живу во фламандской части Бельгии, где ультраправые сейчас очень сильны, — рассказал он The New Times. — Эта идеология становится для нас нормой. Ее принятие я и называю «оргией толерантности». Кстати, после этого спектакля я получил массу писем с угрозами. Причем это были не анонимные письма: они подписаны лидерами «ультраправых». В них сказано, что своим творчеством я угрожаю королевской власти и не принимаю патриотической фламандской идеологии. Они давно хотят меня убить и не скрывают этого».
Впрочем, в списке врагов Фабра наверняка появятся и «левые», и «центристы», и даже не имеющие прямого отношения к политике христиане — режиссер не щадит никого. Последним вряд ли понравится сцена с привлечением Иисуса Христа к модельному бизнесу. С Христом работает визажист, он надевает на него черные очки, блестящую шелковую рубашку, золотую цепь и рисует ему светлое будущее: «О тебе будут знать все! Твое изображение будет на обложках самых модных журналов! Все будут любить тебя! А кого больше любишь ты — девочек или мальчиков?» В ответ Христос молчит. Ему удается снова заполучить свой крест, лишь пройдя через унизительные процедуры, но теперь он несет его с еще большим трудом, держа за нижнюю кромку, словно жонглер высокую пирамиду. С этим неустойчиво балансирующим крестом (по Фабру — символом нашего времени) Христос будет появляться на сцене до конца спектакля...
Без красоты
Шокированная московская публика тем не менее встретила Фабра овациями. Споры о том, нужно ли такое «искусство» вообще и зачем все это нормальному человеку показывать на ночь, разгорелись уже при выходе на улицу, когда первые эмоции спали (стоит признать, Фабр добился своего: еще никто в такой резкой форме не призывал публику к толерантности). Даже присутствовавший на спектакле Роман Виктюк, известный любитель удивлять публику, в своих оценках был предельно осторожен. «Мне очень сложно говорить об этой постановке, — сказал он The New Times. — Если бы ужасы, которые в ней показываются, были небольшим вкраплением в ткань спектакля, если бы они лишь напоминали нам о кошмаре, в котором мы все можем оказаться, — это одно дело. А когда кругом только полная деструкция — создается ощущение, что мир совсем безнадежен. Но есть ведь и другая чаша весов — красота! Здесь она полностью отсутствует».
Без красоты
Шокированная московская публика тем не менее встретила Фабра овациями. Споры о том, нужно ли такое «искусство» вообще и зачем все это нормальному человеку показывать на ночь, разгорелись уже при выходе на улицу, когда первые эмоции спали (стоит признать, Фабр добился своего: еще никто в такой резкой форме не призывал публику к толерантности). Даже присутствовавший на спектакле Роман Виктюк, известный любитель удивлять публику, в своих оценках был предельно осторожен. «Мне очень сложно говорить об этой постановке, — сказал он The New Times. — Если бы ужасы, которые в ней показываются, были небольшим вкраплением в ткань спектакля, если бы они лишь напоминали нам о кошмаре, в котором мы все можем оказаться, — это одно дело. А когда кругом только полная деструкция — создается ощущение, что мир совсем безнадежен. Но есть ведь и другая чаша весов — красота! Здесь она полностью отсутствует».
