Митинг евреев-отказников, добивающихся разрешения на выезд из СССР, Москва, Тверской бульвар, 26 апреля 1987 года
Нельзя сказать, что в советское время обычные граждане за границу не ездили. Можно было, если повезет, «выбить» в профкоме или получить в качестве поощрения турпутевку в Польшу, Болгарию или ГДР, пройти собеседование в райкоме партии, где обязательно спрашивали фамилию лидера компартии той страны, куда ты собирался ехать. Потом получить заграничный паспорт строго на время выезда, который надо было по возвращении немедленно вернуть в милицию. Ну и обменять 30, максимум 40–50 (в зависимости от страны выезда) рублей на тамошнюю валюту. Кое-кому даже удавалось съездить в сомнительные с точки зрения верности социализму Югославию и Венгрию. Однако позднесоветский фольклор полнится и историями отказов: кого-то не пустили в «капстрану», кого-то, прозрачно намекнув на «неблагона-дежность», не включили в делегацию для поездки даже в социалистический Вьетнам. Санкция КГБ на выезд была негласной, но обязательной.
Что уж говорить об эмиграции: разрешения на выезд на ПМЖ (постоянное место жительства, термин широко вошел в употреб-ление в 1970-е годы) выдавались крайне скупо, долго и с массой препятствий, процесс носил предельно идеологизированный и политизированный характер. Многим «отказникам», упорствовавшим в желании покинуть страну, настойчивость грозила нешуточными последствиями — судебным преследованием, лагерями и ссылками.
Подарок от Горбачева
«Железный занавес» на самом деле опустился не после войны, а значительно раньше, когда было принято постановление от 8 июня 1934 года об «измене Родине»: эмиграция (бегство) входила в список преступлений против государства. Логика начатых Горбачевым преобразований требовала и фактического, и законодательного смягчения режима. В самом финале перестройки Верховный Совет СССР принял три важных закона, относящихся к базовым правам человека: в марте 1990 года — «О собственности в СССР», который разрешал частную собственность; в июне
1990-го — «О печати и других средствах массовой информации», отменивший цензуру и гарантировавший свободу СМИ; наконец, 20 мая 1991 года, за три месяца до августовского путча — «О порядке выезда из Союза Советских Социалистических Республик и въезда в Союз Советских Социалистических Республик граждан СССР». Спустя 57 лет СССР снова открывался миру. Советский гражданин перестал восприниматься как потенциальный предатель и мог без существенных препятствий выехать за рубеж, так же как иностранные граждане — приехать в СССР.
В статье 18 нового закона впервые провозглашался приоритет международного права над советским законодательством. Эта важная статья означала, что советские законы должны четко соответствовать Венской конвенции о праве международных договоров (1969), Хельсинкским международным соглашениям (1975) и Копенгагенскому Заключительному документу СБСЕ (1990). В новом законе не было секретных статей, а это значит, что с его текстом мог ознакомиться любой желающий. Надо отметить, что текст закона краток — всего 18 статей вместо 30 в Положении 1970 года о въезде и выезде. Наконец, в статье 16 закона зафиксировано, что советские граждане, выезжающие из СССР, не могут быть поражены в правах за факт своего отъезда.
Советский гражданин наконец перестал восприниматься как потенциальный предатель и мог без существенных препятствий выехать за рубеж, что не вело за собой поражения в правах
Были в новом законе и противоречия, и рудименты предыдущего тоталитарного законодательства. Практика запрета на выезд из СССР никуда не исчезла — статья 9 давала право кабинету министров вводить ограничения на выезд в какую-либо страну, где возникала чрезвычайная ситуация, что противоречит международному праву. В соответствии с Хельсинкскими соглашениями правительство могло лишь рекомендовать не посещать такие страны из соображений безопасности: такая практика вновь появилась в современной России после катастрофы авиарейса А321 из Шарм-эш-Шейха в Санкт-Петербург; многие воспринимают это как уверенный шаг в сторону нового закрытия границ. Статья 11 запрещала выезд из СССР и предписывала вернуться в СССР из-за
границы призывникам для прохождения срочной военной службы, а на время службы заграничные паспорта должны были сдаваться. Статья 12 запрещала выезд из страны лицам, имеющим доступ к сведениям, составляющим государственную тайну. Однако в Копенгагенском Заключительном документе закреплено положение, согласно которому ограничения на выезд могут касаться только случаев непосредственной угрозы безопасности страны, но не секретности и носить исключительный характер.
Уехать дорого
Хотя впервые на законодательном уровне был разрешен свободный въезд в СССР и выезд из страны, закон не стал спусковым крючком эмиграции. Им стал ранее, судя по всему, дополнительный раздел о рассмотрении ходатайств о въезде и выезде по частным делам, который в августе 1986-го был включен в упомянутое Положение 1970 года. Статистика показывает, что в период с 1970 по 1990 год возможностью уехать воспользовались 576 тыс. человек, и половина от этого числа — 290 тыс. — пришлась на 1988–1990 годы.
Очередь за документами на выезд на постоянное место жительства в Германию у посольства ФРГ, Москва, 1 августа 1990 года
В первые годы (1987–1993) четвертая по счету волна эмиграции, как и предыдущая третья волна (1948–1986), была этнизированной — в ее структуре преобладали евреи, армяне, немцы и понтийские греки. Самой многочисленной была еврейская эмиграция, причем в 1990 году Страну Советов покинули 205 тыс. человек — в 13 раз больше, чем общее число выехавших из СССР в 1980–1985 годы, а в 1991-м выехали 137 тыс. Очевидно, что «процесс пошел» раньше, чем был принят закон о въезде-выезде, и был связан как с горбачевскими «дополнениями» 1986 года, так и с массовой амнистией отказников и пересмотром в 1987–1989 годах ряда сложных дел. Все это значительно облегчило процесс эмиграции. Однако значение закона 1991 года — пожалуй, самое важное — заключается в том, что он был вершинной точкой в долгой и изнурительной борьбе за свободу выезда. Наконец эта свобода была оформлена законодательно.
До конца 1980-х годов положение евреев в СССР было скверным. Кроме государственного антисемитизма (в частности, существовала секретная директива ЦК КПСС, ограничивавшая присутствие евреев на руководящих постах любого уровня), практики «отказов», когда подающие документы на выезд в Израиль «выключались» из общества и обратно уже не «включались», теряя таким образом работу, лишаясь доступа к науке, отдаляясь от родственников и друзей, советская власть изобретала различные формы дискриминации граждан, желающих покинуть СССР. Так, МВД постоянно устанавливало и переустанавливало квоты на эмигрирующих из СССР в Израиль (в 1965 году — 1500, а с 1970-го — не более 3000 человек ежегодно). Кроме того, специальным постановлением МВД СССР от 25 марта 1970 года в школах, университетах, рабочих предприятиях была введена процедура так называемого «предварительного обсуждения характеристик на ходатайствующих». На таких собраниях человек, подавший заявление на выезд, подвергался унизительной, бессмысленной проработке, полной антисемитских штампов и идеологических клише.
Человек, подавший заявление на эмиграцию из СССР, подвергался унизительной, бессмысленной проработке, полной антисемитских штампов и идеологических клише
Наконец, чтобы ограничить эмиграцию, 3 августа 1972 года был принят указ Президиума Верховного Совета СССР «О возмещении гражданами СССР, выезжающими на постоянное жительство за границу, государственных затрат на обучение», а на его основе Совет Министров СССР разработал секретную инструкцию о размерах возмещения этих затрат. Например, выпускники МГУ, собирающиеся покинуть СССР, должны были выплатить государству 12 200 руб., а выпускники консерваторий, театральных, художественных и литературных учебных заведений — 9600 руб. С кандидатов наук взыскивали 5400 руб., а с докторов наук — 7200. Учитывая, что в 1972 году средняя зарплата в СССР составляла 121 руб., такую «неустойку» пришлось бы выплачивать до самой могилы и, возможно, продолжать посылать деньги с того света. Впрочем, действие этого указа было приостановлено уже весной 1973 года, перед визитом Брежнева в США, чтобы не осложнять и без того не очень дружественные тогда отношения между двумя государствами.
Так победили
Этой затхлой атмосфере, хоть до 1987 года и подпольно, противостояло достаточно мощное еврейское движение. Изучение иврита на квартирах отказников, отмечание еврейских праздников, соблюдение кашрута (правила питания, разрешающие только кошерную пищу) и еврейских традиций, посещение мест массовых убийств евреев были частью борьбы за репатриацию. Так в течение девяти лет добивался права на выезд в Израиль к дочери ленинградский отказник Юрий Шпейзман вместе с женой Нелли Шпейзман-Липович. Он был болен лимфосаркомой, однако, по мнению жены, благодаря активному участию в жизни движении отказников, а также поддержке друзей и посылкам из-за рубежа с лекарствами Шпейзману удалось победить болезнь. Однако ему не суждено было добраться до Израиля: Шпейзман получил разрешение на выезд 28 марта 1987 года, но 10 мая умер от сердечного приступа в Вене во время пересадки на самолет в Иерусалим.
Надо заметить, 1987 год был переломным в судьбе многих отказников. Уже в начале года МИД СССР заявил о либерализации практики выдачи разрешений на выезд в рамках воссоединения семей и о массовом пересмотре дел граждан, подавших заявления на выезд. Так что к началу 1990-х острота эмиграционного вопроса несколько снизилась.
Любопытно, что революционный новый закон как будто прошел мимо советских граждан, не был ими замечен. Как видно из прессы, гораздо более волнующие сюжеты в те дни — проходящий 21–25 мая IV Съезд народных депутатов РСФСР, предстоящий визит Горбачева на ланч G7 в Лондон, обстрел пограничных пунктов на границах Латвии, Литвы и Белоруссии вильнюсскими и рижскими омоновцами, принятие нового закона об иностранных инвестициях и скачущий курс доллара. События августа 1991 года и последующий распад СССР тем более выдвинули на первый план новые, небывалые события и проблемы. По-настоящему свобода выезда — уже для граждан России — была зафиксирована в российских законах и стала актуальной после 1993 года.
фото: Александр Неменов/фотохроника ТАСС, Андрей Соловьев, Павел Максимов, Геннадий Хамельянин/фотохроника ТАСС
