За месяц до трагедии Марта (справа) и Александрина (слева) счастливо отдыхали в Крыму, август 2014 года
Марта мечтала жить в Питере. Покрасить волосы в лиловый, много путешествовать, носить кеды, слушать музыку. Она любила тискать котиков, носить мужские свитера, делать друзьям сюрпризы и тырить мои футболки. Больше всего ей нравилось помогать людям: даже записалась в волонтерскую организацию, где подростки организовывали разные городские праздники, в том числе для детей с ограниченными возможностями, и помогали одиноким старикам. Переживала из-за предстоящих экзаменов в школе, из-за надуманной полноты, из-за того, что не знала, на кого пойти учиться в университет: а какое образование надо получить, чтобы потом работать в благотворительном фонде, например?
Моей младшей сестре Марте было 14 лет. Ее не стало 22 сентября 2014 года.
Три слова
«Я люблю тебя» — последнее сообщение в нашей переписке о котиках, скучной учебе и погоде в Крыму. Через несколько часов я услышу еще три слова. «Марты больше нет», — скажет мама безжизненным голосом и повесит трубку.
22 сентября Марта вышла из дома около четырех часов дня — за специальными тетрадками для школы. Через пару часов она придет в компанию недавно появившихся друзей. Как позже скажут следователю подростки, около семи часов вечера ей кто-то позвонил, и она ушла. Одна из подружек будет настаивать, что они вышли вместе и быстро разошлись в разные стороны — по домам. Правда, Марта пошла в сторону, противоположную от дома.
В девять часов позвонит мама. Она ответит, что уже собирается идти домой. В десять часов опубликует пост в соцсети «ВКонтакте», посвященный своему парню и цитатой из песни: «Ты снова лучше всех, а дачу, маму, билеты мы переживем…» После этого перестанет отвечать на звонки. Друзья и родственники начнут поиски. Около 10.30 один из подростков забежит на крышу дома на улице Нансена, где они периодически бывали, — запнется о чью-то куртку, разбудит бомжа, но никого больше не встретит.
Примерно в 11 часов вечера возле этого двенадцатиэтажного дома на окраине Норильска прохожий, возвращавшийся с дневной смены на заводе, найдет тело Марты у подъезда, за огромным каменным крыльцом. Ее вещи — куртку, сумку и телефон — полицейские обнаружат на крыше.
Версии
Смириться со смертью ребенка невозможно. Постоянно в голове прогоняешь события последних месяцев, снова и снова пытаешься понять, объяснить самому себе, что произошло. Ты — взрослый, значит, ответственный, и произошедшее — твоя вина. Может быть, недосмотрел, недоговорил, недопонял? Может быть, стоило тщательнее контролировать, чем живет подросток, — читать переписку, досматривать карманы, указывать, с кем дружить и чем заниматься?
Но Марта ничего не скрывала. Ее открытость меня удивляла: я никогда не рассказывала маме про друзей более необходимого минимума и не обсуждала с ней мальчиков, проявляющих знаки внимания. Мы постоянно общались в социальных сетях — обменивались фотографиями, музыкой, смешными видеороликами. Обсуждали фильмы, книги — в том числе и популярную в подростковой среде «50 дней до моего самоубийства» Стейс Крамер.
«Главная героиня вела себя как дура и истеричка, — говорила Марта, — у нее проблемы, которые можно было решить. И не надо было устраивать такой цирк. А тем более решать покончить жизнь самоубийством».
Ты — взрослый, значит, ответственный и произошедшее — твоя вина. Может быть, недосмотрел, недоговорил, недопонял?
После смерти Марты все вокруг начинают заниматься мистификацией: она читала эту книгу, она с подружкой недавно обсуждала смерть, она написала какие-то цифры в блокноте! Мама постоянно жжет церковные свечи и молится. Мы практически не едим, не спим и много говорим, разбирая каждый день по минутам. Кажется, если бы кто-то сказал нам в этот момент, что Марта попала в интернет-секту, где подростков доводят до самоубийства, мы поверили бы, не раздумывая. Доказательства налицо: девочка пользовалась социальными сетями, следила за публичными страницами вроде знаменитой после расследования «Новой газеты» «4:20» и часто не спала ночью, читая книжки.
Моим средством переживания горя было собственное расследование: разговариваю с друзьями, учителями, обыскиваю всю комнату, штудирую все записные книжки — от альбома с текстами песен любимых групп до школьного дневника. Но нет ничего, ни одной подсказки — только счастливые фотографии из нашего совместного отпуска на море. Все, что могло бы навести на ход событий, — в руках Следственного комитета.
«Назовите любое имя»
Следственный комитет, как и местный отдел МВД, утром 23 сентября спешно выпустил пресс-релиз: «В Норильске следователи проводят проверку по факту суицида несовершеннолетней девушки». Местные, региональные и федеральные СМИ успешно подхватили: «Органы следствия установили, что погибшая жила в благополучной семье, с родителями не конфликтовала. В разговорах со сверстниками постоянно затрагивала темы смерти и неоднократно говорила, что хочет покончить с собой, но знакомые не воспринимали ее слова всерьез». В социальных сетях начинается истерия: все из-за несчастной любви, ха-ха, летать не умеет…
Следователи забирают ее ноутбук, телефон, записные книжки. Наскоро опрашивают друзей, их родителей, запрашивают в школе характеристику. Приобщают к делу доклад для урока по основам безопасности жизнедеятельности — о подростковом бродяжничестве. Видимо, пытаясь доказать предрасположенность к асоциальному поведению. А нам говорят: «Назовите любое имя. Кого назовете, того и посадим за доведение до самоубийства».
После сообщения СК фотография стала поводом для шуток и едких комментариев в интернете, Санкт-Петербург, июль 2014 года
«Вы опросили всех, кто был тем вечером в компании?» — надоедаю я следователю снова на очередной встрече.
«Вот сейчас должен прийти один, но опаздывает, — он смотрит на часы и набирает чей-то номер на телефоне. — Алло, вы где? С мамой по магазинам ходите? Ну ладно, придете потом».
Через месяц, согласно процессуальным срокам, следователи закончили проверку, уголовное дело возбуждать не стали. Насколько мне известно, все вероятные свидетели так и не были опрошены. Даже историю звонков с мобильного телефона следователь не запросил. Да и зачем? Суицид — это гораздо удобнее для отчетности, нежели нераскрытое убийство.
Битва неэкстрасенсов
В конце ноября 2014 года в Норильск приезжает Уполномоченный по правам ребенка в Красноярском крае Ирина Мирошникова. На приеме граждан, кроме уполномоченного, присутствует депутат местного городского собрания Наталья Плотникова.
«Вы зачем сюда пришли, вам зачем это надо? — спрашивает Плотникова, после того как я закончила свой рассказ о худом следствии. — Чтобы успокоиться наконец? Да, суицид принять непросто. Знаете, по ТНТ есть передача такая, «Битва экстрасенсов». Может, вам к гадалке сходить?»
После разговора с уполномоченным Следственное управление по Красноярскому краю возвращает дело в Норильск, снова на доследственную проверку. Назначают «лучшего следователя отдела» — фото Георгия Шарабидзе красуется в холле СК. Назначают посмертную психологическую экспертизу. И допрашивают меня, родную сестру, впервые за полгода.
«Вы понимаете, в этом деле возможны только две статьи — доведение до самоубийства или оставление в опасности (ст. 110 и ст. 125 УК РФ. — NT), — объясняет мне следователь, — и доказать второе практически невозможно».
«Почему вы не рассматриваете другие варианты? Что вы выяснили на данный момент? — настаиваю я, — Я, например, нашла эсэмэс в старом телефоне. В них она просила деньги у друзей — и это нетипичное поведение, так как Марта всегда имела средства на карманные расходы, а брать деньги у других не любила, даже мальчикам не разрешала платить за себя в кино».
«Это ваши домыслы, — отвечает Шарабидзе, — с материалами дела вы сможете ознакомиться, когда проверка закончится».
«Вы понимаете, в этом деле возможны только две статьи — доведение до самоубийства или оставление в опасности, и доказать второе практически невозможно»
Но с документами мне так ознакомиться и не разрешат. 17 марта 2015 года норильский Следственный комитет во второй раз отказал в возбуждении уголовного дела. А после начал маневрировать: мол, красноярское управление так тщательно следит за работой своих сотрудников, что постоянно запрашивает документы в краевой центр, и «материал» вечно оттуда «до настоящего времени не возвращен».
А Уполномоченный по правам ребенка в Красноярском крае просто перестал отвечать на запросы.
«Ради чего ты живешь?»
Действительно, может показаться и депутату, и следователю, и уполномоченному: сумасшедшая сестрица не в силах смириться с суицидом подростка. Отрицание — тоже стадия переживания горя. Действие — тоже модель поведения. По крайней мере, так выглядит со стороны.
Но дело не в аффекте или манере поведения, а в фактах, которые должно было рассмотреть следствие. Или хотя бы попытаться их найти.
Например, телесные повреждения: медицинская экспертиза зафиксировала перелом руки и ноги, синяк под глазом. Причина смерти — ушиб. «Просто написать, что смерть наступила от ушиба, — это даже смешно, — комментирует Ольга Смородинова, врач-реаниматолог с тридцатилетним стажем, — это не причина смерти. Смерть наступает от травм, несовместимых с жизнью: множественных переломов, разрывов внутренних органов, тяжелой черепно-мозговой травмы или кровопотери. Истинные причины написаны в судебно-медицинской экспертизе — то есть той бумаге, которую вам не выдают».
Марта (справа) жила ради того, чтобы делать людей счастливыми. У Александрины (слева) осталось только одно желание — найти виновных в гибели Марты
Позже я осмотрела дом, в котором все произошло, — панельная двенадцатиэтажка, стоящая на сваях. Пристройка и широкое крыльцо: чтобы упасть за него, нужно было порядочно разбежаться.
Или анализ социальных сетей. «Ради чего ты живешь?» — спрашивает анонимный пользователь на популярном сайте, где общение происходит через «вопрос-ответ». «Ради того, чтобы делать людей вокруг меня счастливыми. Ради того, чтобы мама была счастлива. Ради мечты», — отвечала Марта.
Марты нет 609 дней. Осталась только моя мечта — найти виновных.
Фото из семейного архива
