Я шел мимо них к метро.
Девочка с самокатом, лет десяти, припертая к стене, даже не выла, а, задохнувшись от бессилия и унижения, просто издавала тоненькое прерывистое «ы-ы-ы»….
Рядом стояла вполне товарного вида мама.
— Никуда не пойдем! — торжественно чеканила мама, распираемая безусловной правотой. — Будем здесь стоять, хоть до ночи, пока не скажешь! «Уж небо» — что?
Девочка, припертая к стенке, должна была ответить: «осенью дышало», но не могла.
Не знала или не смогла вспомнить.
Впрочем, она уже почти не дышала сама.
Боже мой! Вот уж воистину: нам не дано предугадать …
Вдохновение, накрывшее в счастливый час российского гения, аукается детским унижением и ужасом. На самокате не покататься, в парк не пойти, пока не вызубришь про лесов таинственную сень!
Школа, твою мать. Педагогика, суко. Обязательное среднее.
Девочка ненавидит этого Пушкина.
А ведь он хотел того же, что и она: покоя и воли.
И его тоже не отпускали на свободу.
Он мог бы, через века, протянуть ей руку и стать другом и опорой, и его строки стали бы счастьем ее жизни, а не проклятьем.
Может быть, еще станут.
Но для этого надо срочно изолировать маму и педагогический коллектив, надо перестать терроризировать ребенка вызовом к доске и позором невыученного урока, надо вернуть ей волю, самокат и вечерний парк. Срочно!
И пропади оно пропадом, это среднее образование.
Пускай она покатается и подышит, а перед сном — пускай у нее на подушке обнаружится хорошая книга.
